Изучив пленки в коробке, он достал одну из них с прилепленной пожелтевшей бумажкой. Эван узнал почерк отца и прочитал на стакере свое имя, написанное черным фломастером.
Единственный, последний шанс.
Глава двадцать седьмая
Доктор Редфилд обнаружил Митча и двух других охранников у входа в клинику. Он уже собирался ехать домой, когда зазвенел сигнал тревоги. Какое-то шестое чувство заставило его побежать обратно, и на посту дежурная сестра сказала ему, что Эван Треборн исчез, а окно в соседнем коридоре выбито.
— Его не нашли в этом блоке, — сказал запыхавшийся Митч. Возраст давал о себе знать, и ему очень хотелось найти этого мальчишку Треборна и наподдать ему так, чтобы он побегал как следует вокруг клиники.
— В этой комнате его нет, — сказал Редфилд. — Ищите во дворе!
Митч махнул рукой охранникам, и они выбежали на улицу через главный вход. Редфилд смотрел им вслед, наблюдая за тем, как пронзают ночь лучи фонарей. Повернувшись, он увидел знакомое лицо.
— Что за шум, Харлон? Опять оставил дверь амбара открытой?
— Надеюсь нет, Кейт. Это Эван Треборн дал деру.
Доктор Пуласки покачала головой.
— О, Треборн, точно. Случай деллюзии. Но это же нетипичное для него поведение, не так ли?
Он согласно кивнул.
— Мне кажется, что это его приступ в сочетании с лечением за последние несколько лет дал такой результат. Он вернулся в свое первоначальное состояние или того хуже.
— А как он вообще смог выбраться?
— Окно. Вышиб его огнетушителем.
— Что-то не сходится, Харлон. Ты говорил, что этот Эван умный парнишка, не так ли? Он здесь уже давно и наверняка знает, как хорошо охраняется двор. Даже если он и перелезет через стену, то там его уже будут ждать копы.
Редфилд следил за ее мыслью.
— Вряд ли в его поступках была логика.
— А что, если была?
— Думаешь, окно было отвлекающим маневром? Думаешь, он все еще внутри?
Она пожала плечами.
— Вопрос в том, действительно ли Эван хотел бежать? Есть ли здесь что-нибудь, чего бы он хотел больше, чем оказаться на свободе?
Редфилда осенило.
— Черт! Фильмы!
Он оттолкнул Пуласки в сторону, отчего она потеряла дар речи.
— Отзовите охрану! — крикнул он через плечо. — Он в моем офисе!
Эван осторожно поставил громоздкий проектор на пол, направив линзы на внутреннюю сторону столешницы. Воткнув вилку шнура в розетку, он помедлил, чтобы убедиться в том, что ни один лучик света не будет виден ни через окна, ни через застекленную дверь. Эвану было трудно зарядить пленку в проектор из-за онемевших кончиков пальцев, и ему пришлось дважды останавливаться и начинать все заново. Чтобы не поддаться нарастающей панике, Эвану пришлось собрать в кулак всю свою волю. Он повернул выключатель старенького проектора в положение «Включено», и машина заработала, с шорохом и потрескиванием поглощая белую пленку рекорда. Треск старого аппарата казался Эвану громким, как пулеметная очередь, и он с опаской посмотрел на дверь, боясь, что шум может привлечь чье-нибудь внимание. Спертый воздух кабинета наполнился запахом озона и целлулоида.
Эван увидел мокрое от пота лицо беременной матери, которую быстро увозили от него по коридорам больницы. Пленка затрепетала, и он чуть не подпрыгнул от неожиданности, когда картинка ярко вспыхнула на месте склейки кадров.
Вот на экране его улыбающаяся мать, поднимающая к объективу крошечного ребенка, затем снова скачок пленки, и теперь она заворачивает кроху в светло-голубое покрывало.
Какой-то звук в коридоре заставил его оторваться от экрана. Голос? Эван понял, что у него не остается времени, возможно, уже пошел отсчет на секунды, и он снова перевел взгляд на мерцающую картинку. Он увидел задний двор дома Ленни Кэгана и улыбнулся. Качели, старая кривая яблоня, покрашенная известью сосна.
В объектив попал пятилетний Ленни, робкий на фоне других детей, пришедших на его день рождения, незнающий, что делать с подарками.
Когда камера прошла по кругу, Эван увидел себя маленьким и далее, на размытом заднем плане, прыгающую по кругу Кейли Миллер.
Он услышал, как мужской голос позвал его по имени, но голос пришел издалека и совсем не оттуда, где сейчас находился Эван. Он расслабился и перестал обращать внимание на вибрации и давление в голове. Глаза его наполнились танцующими и мерцающими образами с того дня рождения, и он потерялся в нем, утонув в зафиксированном на пленку прошлом.
Со всех сторон до него доносились голоса болтающих между собой родителей и смех детей, кто-то выдувал из губной гармошки фальшивые ноты, где-то радостно лаяла собака. Зашатавшийся мир Эвана потерял всякую определенность, и он упал…
Яркий солнечный день.
Мир вокруг Эвана казался огромным по сравнению с телом, в котором он оказался. Тошнота от перехода продолжалась меньше секунды, и он оглядел весело раскрашенные украшения сада Кэганов.
Уверенная, но нежная рука подтолкнула его мягко в спину, и Эван позволил себе пройти вперед, повинуясь ей.
— Давай, Эван, иди и представь себя.
Шатаясь на маленьких ножках, он пошел вперед, подняв глаза на мать, молодую и оживленную, улыбающуюся ему.
— Иди поздоровайся.
Андреа показала на кого-то, и Эван посмотрел в том направлении.
В нескольких шагах от него стояла Кейли, робко глядя себе под ноги и время от времени украдкой на него посматривая. Она неуверенно улыбнулась, когда он подошел ближе. Даже в детском возрасте в ней можно было разглядеть ее живую яркую личность, ранние штрихи той женщины, которую он потом полюбит.
«Знаешь, ты первый человек, который мне по-настоящему небезразличен».
Слова Кейли вернулись к нему с новой силой, и он никак не мог стряхнуть с себя это воспоминание.
«Когда мои предки развелись, они предоставили мне и Томми самим выбрать, с кем бы мы хотели жить. Я терпеть не могла своего отца, но знала, что если перееду во Флориду, то никогда больше не увижу тебя».
Маленькое сердце Эвана сжалось, когда он понял всю ответственность ее заявления. Он медленно обвел двор взглядом, вбирая в себя реальность момента, наслаждаясь возможностью еще раз побывать в детском воспоминании.
— Обычно он не такой робкий… — услышал он голос своей матери. — Эван, не будь невежливым. Поздоровайся с Кейли.
Выбора нет, решил он, не существует другого способа все исправить. Эван наклонился к Кейли, словно намереваясь поцеловать ее в щечку, но в последний момент отвернулся и злобно прошипел, не меняя выражения лица.
— Я ненавижу тебя, — сказал он с ядом в голосе. — Если ты еще хоть раз подойдешь ко мне снова, я убью и тебя, и твою семью.
Кейли дернулась, как от укуса, и лицо ее превратилось в маску ужаса.
Разрыдавшись, она бросилась прочь от Эвана прямо в руки своей матери.
Мать Кейли сердито посмотрела на него.
— Что ты ей сказал? Что случилось?
Он не обратил на нее внимания, не отрываясь глядел на плачущую на плече у матери Кейли, надеясь, что она бросит на него еще один, последний взгляд прекрасных глаз, прежде чем окончательно уйти из его жизни. У него перехватило дыхание, и он почувствовал, что сейчас расплачется.
— Прости меня, Кейли. Мне так жаль. Прощай, — еле слышно пробормотал он.
Теперь он словно сроднился с болью, и, когда первый болевой шок отпустил, Эван сразу же ощутил вкус теплой крови, стекавшей по его небритой верхней губе. Единственное, что он понял сразу, — это то, что он лежал на кровати. Он успел только схватить подушку и засунуть под нее голову, прежде чем каскад воспоминаний снова обрушился на него.
Кейли в платье девы Марианны исчезает… Кейли, посылающая ему воздушный поцелуй во дворе колледжа, пропадает… Кейли, взявшая его за руки на крыше общежития братства «Тета» растворяется… Кейли бледнеет, Кейли уходит и забывается…