— Почти наверняка его затмения вызваны стрессом.
— Но ведь ему только семь лет! — удивленно воскликнула Андреа. — И какой же у него в таком возрасте может быть стресс, интересно?
— Множество. Кто знает? Возможно, у него проблемы из-за отсутствия авторитета отца в его жизни. Вы ведь сказали, что последний провал у него случился, когда он был с отцом его друзей? Андреа покачала головой.
— Да ладно вам, доктор. Я сомневаюсь, что все так просто.
Редфилд едва заметно усмехнулся.
— Вы будете удивлены, узнав, насколько часто простые вещи служат ответом на решение проблемы.
— Вы правда так считаете? — она все еще колебалась. — Вы знаете, он меня постоянно просит отвести его к отцу, но я ему всегда отказывала. Он не видел Джейсона с четырехлетнего возраста.
— С тех пор, как ваш муж был госпитализирован, — кивнул доктор. — Вы знаете, мне кажется, стоит попробовать. Я мог бы организовать контролируемую встречу Эвана с его отцом здесь, в клинике. Я дам Джейсону успокоительных таблеток и позову охрану для дополнительной защиты. Вы и я — мы могли бы наблюдать за ними через маленькое окно в соседней комнате, — он взял со стола ежедневник и полистал его. — Вы могли бы устроить короткую встречу для Эвана, и, если повезет, это поможет ему избавиться от комплексов, связанных с отцом.
Впервые в душе Андреа появился проблеск надежды.
— Когда можно будет это сделать?
— Как насчет следующей недели? Пятнадцатого?
Глава четвертая
Накрахмаленный воротничок рубашки царапал и натирал шею. Эван потянул его, стараясь немного ослабить давление, и заерзал, сидя на переднем сиденье «тойоты». Он потел от волнения, даже несмотря на то что недавно прошел дождь и день был довольно прохладным. Андреа шикнула на него, и он насупился. Они проехали мимо строящегося кинотеатра вверх по дороге, к клинике Саннивейла.
Эван смотрел на свое отражение в окне машины. Его волосы были причесаны и уложены, он был одет в лучший воскресный костюм. Он надеялся, что отцу будет приятно видеть его таким. Андреа выглядела куда скромнее. Эван сам настоял на том, чтобы мать одела его именно так. Он нетерпеливо побарабанил по своему дневнику пальцами. В последнее время эта тетрадь стала его постоянным спутником. В ней он не только записывал свои мысли, но и рисовал или составлял списки дел. Эван также вклеил в нее дубовый лист, неиспользованный автобусный билет, обертки от жевательной резинки, разместив их вокруг набросков не то странноватого вида жуков, не то космических кораблей.
Эван открыл тетрадь на чистой странице и, достав ручку, начал писать, аккуратно и медленно выводя буквы:
«15 апреля. Сегодня я паеду к моему отцу. Его завут Джейсон и он сумашетший. Надеюсь он разрешит мне называть его Папа».
Надев колпачок на ручку, он снова перечитал написанное и задумался о своем отце. У мамы было несколько способов говорить о Джейсоне — в тех редких случаях, когда она вообще о нем говорила, — и каждый раз она объясняла, что с ним было не так, по-разному. Он не был психом — ему нездоровилось. Он не был придурком — он был болен, и так далее. Эван помнил, как Томми, где-то узнав о болезни Джейсона, стал доставать его, дразня «психом» и «сыном ненормального». Андреа жестко поговорила с Эллис Миллер об этом, хотя, когда Эллис переехала в другой штат, подросший Томми нашел множество других вещей, над которыми можно было поглумиться. Но Эвана никогда особенно не беспокоило состояние отца. Он принял его с детской невинной логикой: Джейсон был сумасшедшим, и его держали в больнице, но это не значило, что Эван любит его меньше.
«Тойота», дернувшись, остановилась, и Эван поднял глаза.
— Приехали? Мать кивнула.
— Ты готов? Если тебе не хочется проходить через все это, мы просто можем развернуться и поехать домой. Каким бы ни было твое решение, Эван, оно меня не расстроит.
Она старалась, чтобы ее голос звучал нейтрально, но почувствовала, что в него прокралось нетерпение. В какой-то момент ей показалось, что он откажется, но, посмотрев на нее взглядом, в котором читались радость пополам с трепетом, он сказал:
— Я хочу его видеть, мам. Я хочу увидеть своего папу.
— Ну, тогда пойдем.
Эван не знал, брать ли ему дневник с собой или оставить в машине. Нет, не сейчас, решил он. Подождем, пока дневник не будет исписан полностью. Тогда я отдам его папе, и он сможет прочитать обо мне все.
Доктор Редфилд в развевающемся халате вел их по коридорам клиники, и Андреа крепко сжимала руку сына.
— Сюда, — сказал доктор, указывая вперед.
Андреа думала, что разобралась с чувствами к Джейсону, но чем ближе она подъезжала к больнице, тем сильнее билось ее сердце. Она поняла, что хочет увидеть его и сказать ему, как его любит. О том, как иногда плачет по ночам при мысли, что их семейное счастье было у них украдено. Ей хотелось обрушиться на него с упреками в том, что он был таким слабым и больным, оставил ее одну воспитывать сына. Удивительно, как один человек мог вызывать у нее столько любви и злости одновременно.
Но кроме всего этого, ей было страшно. Андреа боялась, что сын унаследует безумие своего отца, что при встрече Эван может заразиться безумием. Все эти мысли и чувства пронеслись внутри нее ураганом противоречий. Почти физическим усилием воли она успокоила бурю эмоций и осторожно улыбнулась Эвану. Ради него она должна быть сильной.
Энтузиазм ее сына испарялся. Она почувствовала, как сжались его пальцы. Запахи дезинфицирующих средств смешивались с запахом мочи и еще чего-то неопределенного.
В коридоре находилось несколько пациентов: девушка, крутившая кубик Рубика с закрытыми глазами, средних лет мужчина, ходивший по кругу, и неказистый парень с белобрысой щетиной на подбородке, смотревший на них, словно они были его заклятые враги.
Двери были через каждые несколько шагов, и из-за этих дверей доносились крики, вопли и смех.
Редфилд смущенно улыбнулся.
— Обычно мы не ходим этим путем, но главный коридор реставрируется…
Пронзительный вопль прервал его. Эван, моргнув, спросил:
— Что это было?
— Некоторые из наших жильцов любят пошуметь, — ответил доктор, словно говорил о беспокойных соседях.
— И папа здесь… живет? — в голосе мальчика был страх.
Редфилд покачал головой.
— Не в этом крыле. Здесь мы присматриваем за э… особыми пациентами.
Андреа, наклонившись к Эвану, сказала:
— Папа, возможно, покажется тебе немного сонным, но это из-за лекарств, поэтому не беспокойся, ладно?
— Ладно, — эхом откликнулся Эван. Они прошли еще один коридор, и Редфилд провел их в приемную, на двери которой было написано: «Наблюдение». На одной стене приемной было большое окно, через него можно было наблюдать за происходящим в соседней комнате, где из мебели были только стол и пара металлических стульев. Часы, закрытые проволочной сеткой, висели на дальней стене и обозревали пустую комнату, словно страж. Это напомнило Эвану камеры для допросов преступников в полицейских участках, которые он видел в кино.
На столе в приемной находилась металлическая панель с кнопками.
— А это для чего? — спросил Эван.
— Это чтобы я мог позвать кого-нибудь, если мне вдруг понадобится помощь, — Редфилд облизнул губы. — Если вдруг кому-то станет плохо или с кем-то случится приступ.
— О, — Эван не выглядел убежденным.
Андреа оглядела комнату, потом посмотрела на стул, который ей придвинул мистер Редфилд.
— Вы хотите, чтобы я осталась здесь, с вами?
— Да, — ответил Редфилд. — На этой стадии присутствие вас двоих сразу преждевременно, как мне кажется. Для начала мы позволим Джейсону пообщаться с Эваном наедине.
Поколебавшись, она села. Втайне она была даже рада, что ей не придется смотреть в глаза Джейсону, хотя и ненавидела себя за эту мысль.
Доктор открыл дверь в соседнюю комнату и жестом пригласил Эвана сесть на один из стульев.