Еще меня обвиняли в том, что я разрыдалась после выступления, чтобы пробить судей на жалость. Это не так, конечно, но выглядело и правда не очень. Я расплакалась, потому что поняла, что проиграла. Мы, фигуристы, всегда примерно можем оценить, какие оценки получим. Я не смогла сдержаться, мне было очень плохо, поэтому я наговорила ерунды под камерами, Дудакову пришлось меня прикрывать. И все это тоже всплыло, как говно в проруби. Плакать нельзя, ни в коем случае. К тому же мои слезы спровоцировали визги Татьяны Анатольевны о несправедливости спорта. Заткнуть ее не в моих силах, но я хотя бы не должна усугублять ситуацию своими рыданиями. Если я буду спокойна, она будет сдержаннее, не станет причитать по мне, как по покойнице. Я должна быть не просто спокойна, я должна улыбаться и выглядеть победительницей. Если я выиграю, это будет уместно. Если проиграю и опять получу свое серебро, смогу сказать в интервью, что радовалась безошибочному прокату после травмы. Если откатаюсь плохо и не попаду на пьедестал, буду выглядеть смирившейся с неизбежным.
***
Не смотреть на Алину на разминке оказалось довольно сложно. Прежний вариант событий как будто тянул меня за собой, не выпускал из своего вязкого болота. Но я справилась, и после этого стало легче. Алина снова ошиблась на первом каскаде. Я не верила своим глазам. Значит, от того, что я сунулась ей тогда под ноги, действительно ничего не зависело. Она откаталась в точности так, как я помнила по первому разу. И оценки были те же. Я их, конечно же, помню наизусть. 156,65. За произвольную у нас с ней была общая оценка. Судьба поиздевалась надо мной очень изысканно. К сожалению, и я тоже откаталась так же, как в первый раз. Но у меня получилось не заплакать и ничего не сказать Этери. Я улыбалась отстраненной улыбкой и ждала оценок. Молчала. Упорно молчала и после того, как их объявили. Фотографировалась с ней и Алиной, молча ждала церемонии награждения. Этери почувствовала, что мое поведение не совсем нормально. Слезы были бы более естественными, наверное. Но я молчала. Больше у меня ни на что не было сил. Я поняла, что мое поражение было выбито в граните. И в моей судьбе, и в судьбе Алины. Но все последующее я могла изменить. Я это знала.
Потом были показательные, и я поразилась тому, как изменился мой взгляд на Юдзуру, в которого я была так влюблена. Став ближе к нему по возрасту, я смотрела на его педерастические кривляния с недоумением и даже отвращением. Никак не могла понять, почему нормальные мужики, как Готарек, соглашаются участвовать в этом похабном цирке и тягают его в поддержку. Парню двадцать три года, а он в декольте и в перьях изображает избалованную и всеми любимую деточку. У них с Фернандесом ролевые игры такие, что ли? Я уже знала, что именно я с ним сделаю. Ничего криминального, но это будет изысканная завитушка в новом узоре моей судьбы.
***
Следующее, в чем меня обвиняли – я не попрощалась с Этери по-хорошему. Не отвечала на звонки и смс. Но тут я твердо решила – хренушки, ничего менять не буду. Она предательница, и никаких цветов не заслуживает. Попрощаться по-хорошему можно с тренером. От предавшей «мамочки» можно только уйти. Но я допустила ошибку – прямое вранье, в котором меня обвиняли ничуть не меньше. Я сказала, что не ухожу от Этери, продолжаю с ней работать, а в это время уже договаривалась с Брайаном. Этого вранья следовало избежать любой ценой. И я сменила номер телефона. Слухи о том, что я уйду к другому тренеру, поползли почти сразу. Но журналисты, желающие узнать, не ухожу ли я от Этери, просто не смогли меня найти. Старый номер я оставила, чтобы знать, кто до меня дозванивается. Но перезванивала только тем, кому считала нужным. Журналисты – упорный народ, они пытались дозвониться до моей мамы. Но ее я тоже заставила сменить номер.
В те же дни я отказалась от услуг Левана. Он не позволил бы мне сделать один интересный и правильный шаг, который исключал еще один повод для травли. Он бы просто не понял, для чего я это делаю. Он ведь не знал того, что знала я. Я дождалась, пока Алина заключит контракт с Пумой. И напрямую, без Левана, вышла на людей из компании Найк. Я предложила расторгнуть контракт со мной. Сказала, что им нужна была олимпийская чемпионка, а я подвела их, не смогла ею стать. И если они позволят расторгнуть контракт по желанию с моей стороны и без неустоек, я буду очень рада. Но если нет, отработаю все, что положено. Кажется, менеджеры, которые разговаривали со мной, были шокированы до глубины души. Проще говоря, охренели. Так никто не делает. Но расторгнуть контракт согласились. Единственное, что я выторговала для себя, – разрешение рассказать об этом в интервью, когда посчитаю нужным. Когда информация о расторжении контракта всплывет, у меня будет козырь в рукаве. И не просто козырь. Козырище. Я буду выглядеть самым порядочным человеком в том мире, в котором порядочность вообще не считается достоинством. Федерация будет недовольна, да и хрен с ней. Я знаю, что делаю.
Еще в первый раз меня старательно унижали за ту медаль, что мне подарили мои фанаты, как будто я сама это придумала. Теперь они тоже позвонили с предложением вручить мне медаль, потому что считают это справедливым. Я с трудом сдержалась, чтобы не обматерить этих инициативных идиотов. Стараясь говорить максимально вежливо, я отказалась, сказав, что это неуважение и к победительнице, и к международному олимпийскому движению. О том, что своей глупой активностью они подводят меня под монастырь, я, разумеется, умолчала. Этого позора мне тоже удалось избежать. Я не стала вести детский «Ледниковый период». Ведущая из меня никакая, и к детям я равнодушна. Последнее, к сожалению, особенно заметно. Я сама – все еще обиженный и преданный близким человеком ребенок, и мне тяжело видеть детей, у которых все это впереди. Я исчезла из виду и вышла из тени только тогда, когда пришло время сообщать о переходе к Орсеру.
***
Честно говоря, я думала о том, чтобы этого не делать. В конце концов, репутация Орсера как лучшего в мире тренера для меня рассеялась как дым. Если не забивать голову розовыми соплями, у него всего три успешных ученика. С кореянкой ему просто повезло – так бывает. Ханю стал бы самим собой у любого тренера. И он же вытащил бы за собой Фернандеса, просто потому что ему это было очень надо… Орсер тут вообще не при делах. Но и я смогу тащить себя сама, а международная частная школа Орсера – это просто более интересно, романтично и эффектно, чем что бы то ни было другое. И я решила, что все-таки поеду. К тому же мне надо было отомстить Ханю за унижение. В прямом смысле то, что я задумала, нельзя было назвать местью. Ничего бы с ним страшного не случилось. Но для меня, знающей первый вариант развития событий, это было именно местью. Не столько самому Ханю, сколько судьбе и тем, кто меня травил.
Я помнила, что сообщение о переходе к Орсеру появилось в начале мая, а Ханю сказал свою гадость обо мне в начале июня. Значит, слухи о том, что я еду в Канаду ради него, росли как снежный ком в течение месяца, прежде чем дошли до ушей божества, и он спохватился, что их пора опровергать. Я должна была его опередить. Поэтому о том, что я ухожу к Орсеру, я сообщила на десять дней раньше, в конце апреля. И очень внимательно, каждый день, следила за развитием слухов о том, что у нас с Ханю романтические отношения. Я боялась пропустить нужный момент. В конце концов, я уже находилась в другой реальности, и здесь он мог спохватиться чуть раньше. В последнюю неделю мая я решила, что тянуть дальше не стоит. Я написала на своей странице в инстаграм те слова, которые помнила наизусть. Еще бы мне их не помнить, если после них меня втоптали в грязь, наплевав на то, что я живой человек. И все-таки кое-что добавила и изменила. Просто для того, чтобы это выглядело более естественно.