— Так оно как бы сначала одно, а потом как бы другое… — внимание на дороге сконцентрировать удалось с трудом.
— Ты транжира и мот, — сказала Тася, когда мы наконец вышли из ЦУМа, нагруженные покупками. — Черт знает, сколько денег потратил. Заставил меня купить ВСЁ! И как ты этих продавщиц разводил, а? Откуда они импорт таскали?
— Что есть деньги? Пыль! — махнул я рукой, вспоминая, сколько «пятерок» рассовал в предприимчивые руки работников торговли. — Деньги не главное.
— А что главное? — поинтересовалась девушка, раскладывая свертки на заднем сидении, очень привлекательно при этом изогнувшись.
— Чтобы человек был хороший, — тут же откликнулся я. — Главное, чтобы человек был хороший, так же говорят?
— Эм-м-м-м…Это всё, конечно, замечательно, но потратить три оклада журналиста за день на тряпки? Гера, ты ограбил банк?
— Ничего я не грабил. Остатки былой роскоши, вознаграждения за найденный клад. Ну, и подкопил кой-чего, гонорары в «Комсомолке» не чета нашим, маяковским.
Я открыл пассажирскую дверь, сделал приглашающий жест рукой и снова с удовольствием понаблюдал, как она садится в машину. Потом сам сел за руль, включил зажигание и тронулся с места.
— Мне, конечно, приятно, но… — нерешительно начала она, но была мной решительно перебита.
— Что — но? На что мне деньги тратить-то? Какое вложение может быть лучше, чем комфорт и привлекательность любимой женщины? — я правда так считал.
Такие траты были бы несусветной глупостью, если бы наши с Таисией отношения являлись обычной интрижкой или пресловутым курортным романом. Это можно было бы назвать «спустил на баб», вполне.
Но я ведь твердо решил: Тася — моя. И, ясное дело, я хотел, чтобы моя спутница была веселой, красивой и благодарной. Это, знаете ли, здорово мотивирует — когда рядом с тобой находится веселая, красивая и благодарная женщина. Ну, там, хочется ради нее завоевывать мир, сворачивать горы, забивать гвоздь и ударять пальцем о палец.
Тактика чмырения собственной девушки/супруги до состояния серокожего зомби с невнятной фигурой и мешками под глазами — самая отвратительная ересь, которую только можно придумать. Эдакий альфа-самец потом смотрит на свою измочаленную семейной жизнью подругу и думает: «Фу. Как она постарела, как ее придавил быт!» И начинает пялиться на других женщин. А иногда не только пялиться. Псина, это ты сделал ее такой! Кривил рожу, когда она ходила на йогу или в бассейн, цыкал зубом, ожидая лишние пятнадцать минут с маникюра или эпиляции, ни разу не подумал о том, что можно бы и с ребенком побыть, а жену отпустить проветриться…
Между прочим, это работает в обе стороны. Превращая мужа в домашнюю скотину, не давая ему возможности почувствовать дух приключений, проявить пусть дурацкую, но инициативу, запиливая супруга за купленный на заработанные ЕГО тяжким трудом деньги электролобзик или охотничье ружье, женщина просто обрекает саму себя через пару лет задать спутнику жизни извечный вопрос: «Ты вообще мужик или не мужик?» Овощ он, а не мужик. И это ты его таким сделала!
— Я? — удивилась Тася. — Ничего я не делала! Я вообще-то тебя за всю эту твою дичь и полюбила. Делать мне больше нечего — одомашнивать Геру Белозора… Гера — это такой кот, который гуляет сам по себе. Но хороший кот всегда находит дорогу к дому, м?
— Погоди, я что, всё это вещал вслух? Ёлки… Прости, Тась.
— Чего — «прости», глупый? Всё правильно изложил… Приятно, что ты такой сознательный. У меня только один вопрос остался.
— И какой? — похолодел я.
— В Дубровице что, есть йога? Ну, преподаватель есть? Тренер?
— Да-а-а, был, кажется, один… И вообще, это так, к слову пришлось. Дело ведь не в йоге, дело в самом принципе — загнобить, а потом поглядывать на других, тех, которых не загнобили, — Штирлиц никогда не был так близок к провалу.
Занимались ли вообще йогой в Союзе в это время? Один Вишну знает…
— Ага, а еще и попрекать за то, что вон, Тамарка, замполитова пассия, за собой ухаживает, выглядит как положено женщине офицера, а ты с нечесаными волосами третий день, на девушку не похожа, не так надо мужа встречать со службы… А у меня — двое детей на руках… — погрустнела Тася.
Наверное, из прошлой жизни навеяло. Не знаю, никогда не лез в то, что было до меня. Плевать мне на это, если честно. Захочет — сама расскажет. Нет — обойдусь прекрасно.
Когда мы стояли на перекрестке, ожидая разрешающего сигнала светофора, она вдруг положила ладонь мне на колено: