Всё-таки и для Машерова, и для Сазонкина на первом месте стоял Советский Союз. Они были советскими людьми — в первую очередь, и белорусами — во вторую. Да и вообще — может ли потомок французского наполеоновского солдата Машеро считаться белорусом? Наверное — может…
Я рассказывал о грядущем мировом падении цен на нефть, череде смертей в Кремле, рейганомике, Горбачеве, Перестройке, Чернобыле, Спитаке, рок-музыке, сникерсах, Макдональдсе, первых альтернативных выборах, Владимире Жириновском, Борисе Ельцине, падении Берлинской стены и ситуации с выводом войск из Германии и Афганистана. Рассказал о бывших комсомольских вожаках, которые за один доллар выкупали целые заводы, про сгоревшие вклады людей и про то, как людям насрали на голову после Всесоюзного референдума о сохранении СССР. Ну, а потом — Карабах, Чечня, Осетия, Абхазия и дальше, и дальше… Про маленькие империи с огромным самомнением, которые, декларируя свое право на освобождение от «оккупации» и провозглашая безусловный приоритет построения национального государства, с кровавой пеной у рта отрицали даже намеки на точно такие же действия у своих собственных автономий и национальных меньшинств. Про Кашпировского, Мавроди, МММ, БЛМ, ЛГБТ, ГКЧП и прочее ЁКЛМН и ЁПРСТ. Про лукашенковский вариант «социально ориентированной рыночной экономики» — тоже, куда без нее. Когда я дошел до 2014 года и начал рассказывать про майдан в Киеве, Машеров закрыл лицо руками.
— Хватит. Хватит, Герман! Достаточно на сегодня…
— И это еще не самое дикое, — мое лицо горело, сердце стучало — я наконец-то мог высказаться как на духу, впервые за всё это время! — Что скажете по поводу мировой эпидемии простудного заболевания, от которого погибнет более семи миллионов человек? А насчет войны Украины и России?..
— Войны Украины и России против кого?! — спросил Сазонкин недоуменно.
Я скривился и треснул кулаком по этажерке, книги и папки затряслись, поднялось облачко пыли. Петр Миронович и Валентин Васильевич смотрели на меня такими глазами, будто на их глазах я изрешетил из крупнокалиберного пулемета всю танцевальную труппу Национального театра оперы и балета… Или как он тут называется?
— Вы говорите так, будто сами всё это пережили… — хрипло проговорил Машеров.
— Знаете, Петр Миронович, мне иногда и самому так кажется. Кажется, будто я уже прожил одну жизнь — там, в будущем.
Он утер пот со лба.
— Я неплохо распознаю ложь, Герман. И меня жутко пугает то, что вы сейчас не врёте… Это невероятно, я бы даже сказал — чудовищно, но… Не воспользоваться вашими знаниями — после тщательных проверок, само собой, было бы смертным грехом. Давайте договоримся так: мы встретимся с вами еще раз, и вы расскажете мне свои соображения по поводу народного хозяйства, экономики, научно-технического прогресса. Надеюсь, там, по крайней мере, я не заработаю себе предынфарктное состояние…
— М-м-м-м… Пожалуй, да. То есть — нет. Не заработаете.
— Ну, тогда пятнадцатого июня вас устроит? Заодно и про вулкан ваш этот всё прояснится.
— Не устроит. Я к тому времени буду уже в Афганистане.
— В каком ещё… — брови Машерова стремительно взлетели вверх. — Та-а-а-ак!
Черта с два они меня отговорили. Это так не работает. Я уже пообещал — пусть и такому засранцу, как Старовойтов.
С другой стороны — может, и не засранец он вовсе, просто пожилой человек, которому есть чего терять… Может, у него жена беременная, или еще какая личная история?
Легко участвовать в приключениях и рисковать жизнью и здоровьем, если от тебя ничего не зависит. Если не плачут дома маленькие дети, которым нужно купить подгузники, не лежит на кровати парализованный дед, не учится в университете сын-студент… Влезать в авантюру, когда на тебя завязаны не только твоя жизнь и твое здоровье, а благополучие других людей — чистой воды инфантилизм и слабоумие. Назвать подобное трусостью — то же самое, что обвинить во время застолья непьющего из-за язвы желудка человека в неуважении.
Да, была Тася и девочки. Но… Тася — женщина сильная. Я перестраховался заранее — написал завещание, еще тогда, после визита в мой дом идиота-Вагобушева. И теперь в случае моей смерти все деньги, что оставались у меня на книжке, и дом в Дубровице переходили ей. Наивный дурак? Всё так и есть. Но ближе Таисии у меня в этом времени (или в этом мире?) никого не было.
К тому же — мы еще не проникли в жизнь друг друга настолько сильно, чтобы всё пошло прахом, если вдруг с кем-то из нас чего-то случится. Ну да, она будет сильно переживать, грустить, но — вытянет, вытерпит ради девочек. Как там? «Не скажу, что я не могу без тебя жить. Могу. Но — не хочу». Примерно так.