— Да-да, конечно, я вас прекрасно помню, Гера, — сказала она приятным голосом. — Давайте мы с вами вместе туда съездим и разберемся, в чем дело. Хорошо, что эту анонимку вам прислали, а не в горком партии… Часика в четыре вас устроит? Ну, подходите к ЖЭКу, оттуда отправимся. Вы, я и водитель.
— Большое вам спасибо, товарищ Захожая! — искренне сказал я. — С вами приятно иметь дело, вы просто лучший начальник ЖЭКа в городе!
— Меня Ольга Николаевна зовут. Оля, — смутилась на той стороне трубки женщина. — В общем, ждем в четыре часа.
Я как раз собирался сбежать на обед на полчаса раньше положенного, когда меня выловила Светлова. Она зашла в мой кабинет и спросила:
— Гера, а над чем вы работаете?
Пришлось рассказать ей про анонимки.
— Послушайте, это какой-то ужас! — заохала она. — Мы теперь и с дохлой рыбой должны разбираться? И с пьяницами? Почему они не пишут в исполком, в райком, в ОБХСС в конце концов! Гера, я хотела вам поручить литературную страничку…
Меня передернуло.
— Татьяна Ивановна, помилуйте! Чем наши литераторы — лучше уж дохлая рыба… Я, если всё выгорит, из этих трех писем такое журналистское расследование сделаю — просто ужас какое!
— Да-а-а? Думаете, эти три случая как-то связаны?
— Вот планирую сегодня-завтра выяснить.
Я видел, что она сама не хотела заниматься «литературкой», а Светловой я был многим обязан, и потому предложил:
— Если ждет до послезавтра — то я в принципе могу… Только без поэзии, очень прошу.
— Гера, тут у меня для вас плохие новости… Там сплошная поэзия. Можете, конечно, взять рассказик у Патронкина и еще что-нибудь, чтобы хотя бы строчек двести пятьдесят закрыть, но сами понимаете, — и тут же постаралась подсластить пилюлю: — Но если сделаете в субботний номер, то я вас на следующей неделе отправлю в Мозырь, на семинар. Отдохнете…
— А там кормят? — сделал стойку я. — Если удастся набить брюхо — то я за!
Светлова рассмеялась:
— Кормят! Обещали кофе утром и фуршет. Гера, я всегда удивлялась: почему вы стараетесь сделать из себя гораздо большего мужлана и варвара, чем есть на самом деле? Зачем вам это?
— Татьяна Ивановна, я однажды прочитал такую великую мудрость: если ваши брюки будут заправлены в носки разного цвета, от вас не будут ожидать слишком многого. Я предпочитаю приятно удивлять, а не разочаровывать при дальнейшем общении.
— Но мы с вами ведь достаточно давно знакомы!
— Ну, значит, ваше впечатление обо мне уже ничем не испортить.
Светлова снова рассмеялась:
— Ладно, занимайтесь дохлой рыбой и крякающими индюками, если вам так нравится. Но литературку приведите к общему знаменателю, вам Езерская на стол материалы положит.
— Да пребудет со мной Сила! — сказал я, кажется, вслух.
— Что-что?
— Ничего-ничего.
«Звездные войны» вышли в американский прокат три года назад, до СССР они еще не дошли, и потому я мог здорово спалиться, но фраза была довольно общая. Сила — она сила и есть. Понятие универсальное.
— Так я записываю вас в Мозырь?
— Записывайте!
— И вас не интересует, что там за семинар?
— Не-а! — честно сказал я.
Потому что Мозырь — это чудесно в любом случае!
На улице Революционной оказалось все не так однозначно. Захожая шагами померила расстояние от двухэтажного дома до забора того самого «поместья» с развязными птицами и злым хозяином, и сказала:
— Тут явно больше шестидесяти метров. Это — не придомовая территория, так что претензия в целом силы не имеет. А вот кучи эти им нужно будет убрать, действительно… Сейчас оформим предписание, — и смело постучалась в калитку.
Навстречу нам вышел сам Лисов — плотный мужичок лет пятидесяти, в ватнике и шапочке-«петушке». Выслушав суть вопроса, он засуетился и пригласил нас в домик — точно такой же пенальчик, как и у всех вокруг, квадратов двенадцать, не больше. Птиц у него, по всей видимости, было много — квохтанье и кряканье слышались откуда-то из-за дома. По ходу беседы с Лисовым выяснилось — заселился недавно, буквально летом. Хатка перешла ему в наследство, по завещанию, от проживавшего здесь его вроде как друга и товарища — некоего Федора Архиповича Нестерчука.
— Доглядал я его, присматривал за ним. Вот он на меня и отписал, в мае месяце. Своих никого у него не было. Чтоб дом не пропал — меня прописал, а потом завещание составил, честь по чести. И помер.
И стал совать какие-то бумаги Захожей. Та бумаги просмотрела и сказала: