— Ты не простой человек, Герман Вик-то-ро-вич…
— Гера. Меня можно звать просто — Гера. Корона с головы не упадет.
— Корона? Это хорошее выражение, — он снова улыбнулся и тронул свой пакуль. — А это — моя корона.
Мы некоторое время смотрели друг на друга, а потом Ахмад-шах сказал:
— Мои люди говорят, что там, где бывал Герман Белозор — шурави дерутся как шайтаны, не боясь смерти. Говорят, Герман Белозор знает будущее и видит людей насквозь. Говорят еще, он сказал шурави, где искать торговцев смертью и контрабандистов — хотя ни разу не бывал на земле Афганистана до этого. И Вазир Хистаки, говорят, погиб потому, что Герман Белозор знал, что случится в Шаесте.
— Говорят, Ахмад-шах Масуд в тысяча девятьсот семьдесят пятом году, во время восстания против сердара Дауда едва не погиб, был ранен в ногу, но скрылся в кукурузном поле… Солдаты шли совсем рядом с Ахмад-шахом, он слышал их шаги и был готов к смерти, но — выжил, и ушел в горы, чтобы вернуться и начать всё заново. И теперь, возвратившись в Панджшер с двумя или тремя десятками воинов, он стал одним из самых авторитетных лидеров за считанные месяцы! А во время апрельского рейда советских войск, говорят, Ахмад-шах был тяжело ранен, но снова — выжил, восстановил силы, заключил перемирие с генералом Печевым, и теперь у него под началом тысячи человек, а советские войска поддерживают его отряды артиллерией и авиацией против Хекматияра и пакистанцев.
Глаза Масуда расширились. Конечно, это не было чем-то секретным или таинственным — он мог рассказать кому-то, а дальше молва донесла до меня, но…
— Чего ты хочешь? — спросил он очень серьезно. — Ты можешь задавать мне вопросы, и потом их напечатают советские газеты — ты ведь за этим здесь, и мы сделаем эту работу. Но это ведь не то, зачем ты искал встречи со мной?
Я скрипнул зубами. Вот он — шанс что-то изменить! Но ведь — не изменится ситуация в Союзе, нечего и тут стараться? Или — уже изменится, и камешки, брошенные мной, пустили такие круги, от которых река истории прямо сейчас меняет своё русло? Так всё-таки — имеет смысл рассказать ему то, что я знаю? А если я дам в руки врагу страшное оружие против наших, советских солдат? Однако я ведь не смогу раскрыть какие-то военные тайны или секретные сведения, я их попросту не знаю… А вот будущее… Почему нет?
— Я хочу мира. Хочу, чтобы народы Советского Союза и Афганистана вместе строили, торговали, учились и развивались. Но я — ничтожество. Глас вопиющего в пустыне, и только. Ваше оружие — автоматы, гранатометы. Моё оружие — лишь слова, у меня нет ничего, кроме слов. Я могу только говорить — и надеяться, что сильные мира сего меня услышат.
Он совершенно точно не был лишен тщеславия и честолюбия — все мы не без греха. А потому — Ахмад-шаху явно понравился мой пассаж про «сильных мира сего». Черт побери, я ведь и в самом деле так считал! Он являлся одним из самых мощных и харизматичных лидеров в Центральной Азии с этого самого времени и до своей нелепой смерти в 2001 году, когда смертники Аль-Каиды, притворившись журналистами, подорвали его ценой собственной жизни при помощи пронесенной в видеокамере бомбы…
Увидев блеск любопытства в глазах Масуда, я продолжил:
— Если кумандон-сахиб захочет — я могу рассказать, что ждет Афганистан в ближайшие сорок лет. А потом мы поговорим о лазурите, наркотиках, пакистанцах и обо всём остальном, что напечатают все главные газеты СССР!
Задумавшись на секунду, Ахмад-Шах встал из— за стола и что-то громко и быстро заговорил на дари — местном таджикском диалекте. Соратники — настоящие, матёрые моджахеды, как с картинки — пытались с ним спорить — но были вынуждены подчиниться и отошли прочь, так, что мы могли говорить свободно.
— Теперь мы можем не бояться, что нас услышат, — улыбнулся Масуд. — Расскажите, что вы помните о будущем?
Он, черт побери, так и сказал! Помните о будущем! Всё-таки это был невероятный человек. Неоднозначный — да, жесткий, порой даже жестокий — наверное… Так или иначе — я рассказал ему. Про мак и шафран, про десять лет кровопролитной войны с шурави и вывод Ограниченного контингента советских войск, еще десять — с Наджибуллой, Хекматияром, талибами и всеми прочими, потом — двадцать лет «контртеррористической операции» США и их позорное бегство… И про его смерть сказал тоже — прямо и без обиняков. Кому хочется погибнуть, не дожив до пятидесяти, в зените славы, зная, что всё, за что ты боролся, пойдет прахом?