— Ого! — только и смог проговорить я. — Красота!
— А я вообще-то хотела карету с лошадьми, — заявила Вася. — Но «козлик» тоже ничего.
— Представляешь, в «Волге» ее укачивает, а в «козле» — не укачивает! Фантастика! — Тася подсадила младшую дочь на заднее сидение.
— Представляю, — кивнул я. — Поехали есть лазанки!
Глава 24,
в котором совершается священнодейство, и проясняется семейное положение Волкова
Дом оказался всё же с мезонином, а не с мансардой. Потому что мансарда — это жилое чердачное помещение, а мезонин — надстройка над самой серединкой здания. Я такие дачи представлял себе, когда читал «Бибигона» Корнея Чуковского, про Переделкино. Ну, знаете: высокая крыша из крашеной жести, крыльцо с цветными стеклышками, круглое окно на фронтоне, резные наличники, каменные дорожки в старом саду, аккуратная беседочка…
Никогда не бывал в Переделкино, но в детстве казалось, что писатели должны жить как-то так. Насчет журналистов подобной уверенности не было. И вот теперь — такая возможность была мне предоставлена. Но снова — очень характерно для этого моего попаданчества. Дом в наличии имелся, цветные стеклышки и сад из яблонь, груш и всяких слив-вишенок — тоже, и дорожки с беседкой, и мезонин с огромным окном… Правда, всё это пребывало в состоянии весьма плачевном: пошарпанном, заросшем и облупившемся до последней крайности. Не жили тут последние лет десять, или пять — точно! Интересно, сам Старовойтов-то видел, что именно преподносит на блюдечке с голубой каемочкой ценному сотруднику?
Вряд ли… Скорее всего, он получил только ключ и документы, и обрадовался, что так лихо может отблагодарить своего такого удобного корреспондента, который и в огонь, и в воду, и в медную трубу при необходимости…
Дверной замок, кстати, открылся легко, но на этом хорошие новости заканчивались: внутри было хоть шаром покати!
— Понятно! — сказала Тася. — Устроим пикник в беседке. А в пятницу вечером поедем в Дубровицу. За мебелью. Всё равно Пантелеевна звала картошку копать! Она, между прочим, два огорода засадила: твой и свой!
Я сначала взвыл, а потом подумал, что соскочить с этого священнодейства будет настоящим кощунством, тем более — картошечка на зиму на самом деле никогда лишней не бывает. Тем более — настоящая, полесская! И подвал тут, на даче — вполне приличный для хранения запасов!
— Поедем, — сказал я. — Пошлешь ей телеграмму?
— А зачем? Она нас всегда ждёт!
Эх, бабулечки, цены вам нет! Много ли в нашей жизни людей, которые действительно ждут всегда?
В общем, со Старовойтовым я договорился. Он дал мне поручение снять новый путепровод на трассе и отпустил с миром сразу после обеда. У Таси вообще занятия с ее девчатами-биатлонистками в Раубичах стояли с самого утра, так что проблем не было — разве что Асю с Васей пораньше забрать из детского сада.
Так что в пятницу, часа в два пополудни мы уже катили по трассе на Гомель, наматывая километры асфальтовой дороги на колеса ГАЗ-69, а когда девочки наконец мирно засопели друг на дружке, Тася пересела ко мне вперед и спросила:
— И что, не хочешь узнать, что было у нас с этим Сережей?
— Было бы у вас что-то с этим Сережей, ты бы сейчас рядом со мной не сидела, верно? У нас ведь вроде всё по обоюдному согласию? Если тебе хорошо — ты со мной. Если тебе с кем-то другим лучше, или даже покажется, что такое в принципе возможно — ты не со мной.
— Это что это такое получается? Если любишь — отпусти? Не поняла, Белозор! Ты вообще — белорус или нет?
— В каком смысле? — теперь не понял уже я.
— Ну а как же это ваше «любимую не отдают»?
— А-а-а-а! — я едва сдерживался, чтобы не заржать в голос. — Ты не понимаешь, это другое!
— Точно — белорус! — захихихикала она. — А насчет того что мне с кем-то там ещё лучше будет, чем с тобой… Стабильнее, спокойнее, обеспеченнее — возможно. Но не так любопытно — это точно!
— Так вот на чем держаться наши отношения? На любопытстве? Вот что привело твоих поморских предков в устье холодного Мурмана? Вот что поперло тебя в баню к совершенно незнакомому мужчине? Вот зачем ты завела двоих детей? Любопытство? О небеса, с кем я связал свою молодую жизнь! — воздел руки горе я.
— И-и-и-и-и, держи руль, пачвара! — пискнула Тася.
Нахваталась словечек, северянка! Теперь и «белорусскости» меня учит… О женщины, имя вам — коварство!