— Какие киборги? — удивился Волков. — Чего обзываешься? Молодые парни и девчата, сразу после института ко мне пришли. Талантливые! Впятером вот это всё и наваяли. Похоже получилось?
— На что? — я с утра тупил безбожно.
— На эскизы твоей ненаглядной, туебень! Проснуться уже пора, едем двадцать минут…
— А вы чего злой такой, Василий Николаевич? Вон и дети вас испугались вчера, в другой комнате прятались. А это не такие дети, чтоб взрослых бояться!
Волков замолчал и некоторое время мы ехали в тишине. Я наблюдал, как над полями занимается рассвет, разгоняя промозглый осенний утренний туман. Мелькнул указатель «Калинковичский район», вдоль дороги появились роскошные сосновые и березовые леса.
— Ты где ее вообще нашел? — спросил Василий Николаевич. — Ну, Таисию свою. Она же не наша, не Дубровицкая, верно?
Я откинулся на сидении:
— В бане. Хотите — верьте, хотите — нет, пришел с работы, собрался в баньку, открываю дверь — стоит!
— Ого! — только и сказал Волков. — Расписались уже?
— Заявление подали, — я улыбнулся.
— Моя тоже — заявление подала, — внезапно выдал он. — На развод. Говорит — сердце у меня дубовое, и человек я — бездушный.
Я бы тоже сказал «ого», но воспитание не позволило. Никогда не спрашивал у Волкова о его семейном положении, а тут — вот такое выясняется! Воспитание у меня было хорошее, а вот мозг с утра подводил, и язык мой брякнул:
— Очень даже душный!
— А? Идиёт… — беззлобно, но как-то грустно усмехнулся Волков. — Я вообще-то люблю ее. Семнадцать лет уже, без перерыва на обед и выходных. Представляешь, как на гражданку пришел — встретил ее в парке, она книжку читала, эту, как ее… «Двадцать лет спустя», да! Ну там, месяц май, птички поют, глаза у нее такие, васильковые… У нее до сих пор такие глаза. Я вообще до нее ни с одной женщиной больше трех дней рядом прожить не мог, кроме матери своей покойной, да! А она… Ну такая, свойская оказалась, очень мне по сердцу пришлась. Поженились сразу же, представляешь? Ни разу я не пожалел. А тут — бездушный. Дубовое сердце. Да нахрена это всё мне, тогда, вообще? Родина? Родина… Да!
— А вы ей самой это говорили?
— Что?
— Про то, что любите. Про васильковые глаза там, «Двадцать лет спустя», про то, что не пожалели ни разу… — иногда мы, мужики, до чертиков тупые. Женщины, конечно, тоже тупят порой нещадно, но — по-другому.
— А поможет? — удивился Волков.
— А вы пробовали?
Мы как раз въезжали в Калинковичи, и Василий Николаевич вдруг резко дал по тормозам, свернул к почтовому отделению, где имелся телефон-автомат, припарковался и спросил:
— Мелочь есть?
— Помилуйте, шесть утра, кому звонить-то собрались?
— Мелочь?..
Я понял, что он не успокоится, и, пошарив в карманах, накидал ему монеточек. Хлопнув дверью «Москвича», Волков зашагал к автомату. Было видно, как он набирает номер, а потом размахивает руками во время разговора, как будто собеседник по ту сторону телефонного провода мог рассмотреть его жестикуляцию. Наконец, директор ПДО бросил трубку на рычаг и пошел обратно. На лице его блуждала мечтательная улыбка.
— Ну что, позвонили?
— Позвонил, — кивнул он и взялся за ключ зажигания.
— И что?
— Сказала — подумает.
И мы поехали дальше. Нас ждал Машеров!
Глава 25,
в которой всё только начинается
Автор напоминает, что не разделяет политических или экономических взглядов кого-либо из героев и не является сторонником какой-либо идеологии из существующих ныне.
Волков сдался в восемь, и дальше вел машину я. Конечно, к охотничьему домику мы подъехали совершенно никакие.
А кортеж Петра Мироновича уже явно был здесь давно: охрана обосновалась в вагончиках, сам Машеров ночевал в одной из комнат недостроенного дома. Под навесом я увидел трофеи: несколько бобровых шкурок. Батька Петр был страстным охотником…
Нам навстречу вышел заспанный Сазонкин:
— Явились! И Белозор с тобой? О-о-о-о, я знаю кто будет варить кофе. Гера, я как не пробовал делать по твоему рецепту — ни черта не получается. Специи есть, всё есть — показывай еще раз!
Пришлось варить кофе. Домик сам был уже оборудован, оставался только косметический ремонт, который в некоторых комнатах был уже поведен. Мы собрались на кухне — я, Волков и Сазонкин, и, позевывая, принялись готовить завтрак.
— Ни поваров, ни доктора — никого с собой не взяли. Я и охрана, да и то — по кустам прячемся. Миронович хотел тишины… Ходит в последнее время смурной, — говорил Сазонкин. — Сложный октябрь предстоит. Хотел тишины — а вас позвал.