Постпраздничная атмосфера в столице напоминала выпотрошенный труп оленя Рудольфа. Все утопало в мерзкой грязной серости, и серость эта была размазана от слякоти дорог до самого неба. Погода в этом году: неловкий первый секс зимы и весны, где оба симулировали, не получили никакого удовольствия, были в меру разочарованы и ждали, когда же это закончится.
Ни снега, ни солнца. Время года просто застряло на перепутье.
– Ты должен предупреждать меня о каждом интервью, особенно сейчас, – Марго говорила зловеще-агрессивно. Глеб ухмылялся и качал головой.
– Это просто паблик. Они хотели узнать, когда следующая вечеринка «Мяса».
– Они хотели узнать о последней вечеринке, – акцентировала внимание Глеба Марго и косо, с сомнением на него взглянула. – Глеб, сейчас все хотят узнать о последней вечеринке, и очень важно молчать, иначе нам…
Парень отмахнулся.
– Это всего лишь какой-то аккаунт в «Инстаграме», а не «Нью-Йорк таймс».
Марго глубоко вдохнула сквозь сжатые зубы. Они шли наугад, вниз по Тверской. Марго нервно поглядывала себе под ноги, и со стороны казалось, что она собиралась с силами, чтобы сказать что-то. Но, честно говоря, рядом с Глебом она всегда так выглядела. Уже лет шесть.
Глеб неловко запнулся, пропуская какую-то девушку вперед, и Марго наконец-то заметила.
– Ты пил?
Он сделал как всегда – с хитринкой рассмеялся, и тут же походка у него стала более развязной. Раз пойман, то можно больше не притворяться. Марго до невозможности закатывает глаза, а Глеб уже с удовольствием предвкушает ее речь в стиле суровой мамочки.
– Два часа дня, Глеб. Два чертовых часа.
– Я всего лишь для блеска глаз.
– Чьих глаз? Сотен тысяч миллионов глаз? Когда ты в последний раз был трезвым? Еще и это интервью, господи упаси, ты понимаешь, что из-за него у нас могли быть проблемы? И так нет заказов уже два месяца.
– Появятся.
– Если ты будешь так себя вести – нет.
– Еще поставь меня в угол, Маргош. А лучше выпори, это сексуальнее.
Марго стала бурно ругаться на армянском. Она была миниатюрной армянкой, а Глеб, как и полагается красавцам, – слишком высоким. Марго смешно семенила крохотными ножками, он же, широко шагая, смеялся, запрокинув голову.
Так они шагали с первого курса. На пары, с пар, на вечеринки. Утром, вечером, в разгар ночи. В вагонах метро, торговых центрах, заброшенных зданиях, аудиториях. Их дружба – это нелепый променад, где никто не хотел никому уступать.
Родная и теплая, проверенная, известная наизусть, даже какая-то надоедливая дружба. Такая сильная и долгая, что все их принимали за брата и сестру. Но, к сожалению, ни разу – за парня и девушку.
– Нам нужно поговорить всем «Мясом», – вдруг заявила Марго излишне серьезно, таким тоном, словно кто-то умер или умирать собирается. Глеб только вздернул бровь и пожал плечами. – Прямо сейчас.
– Все разъехались. – Он проверил телефон. Несколько сообщений в директ. Реакции, вопросы на его загадочную сторис про интервью. Информационный шум его реальности.
Марго молча вызвала такси, дождалась машины, пока Глеб все продолжал копаться в чужих мнениях по поводу себя. Он немного покачивался, и ей оставалось только гадать, сколько он выпил на самом деле. Откровенно говоря, Марго видела Глеба пьяным чаще, чем трезвым. Бутылка пива после работы, виски в середине дня. Алкоголь превращался для него в бомбу замедленного действия – никогда нельзя было понять, в адеквате Глеб или нет.
Они сели в такси, Глеб откинулся на заднее сиденье. Шея у него была массивная, длинная, с острым кадыком. Как сказала одна из его последних «зазноб», такую шею быстро устанешь целовать, поэтому ее больше хочется свернуть.
В такие моменты, как сейчас, во время вот таких тихих поездок в такси, он будто впадал в самого себя. Выглядел максимально отстраненным, будто на грани какого-то сна, и абсолютно заблокированным для реальности. Марго хмуро поглядывала на него через зеркало заднего вида. В последнее время разговоры между ними совершенно не клеились. Оставалось только надеяться на лучшего друга Глеба, к которому они и ехали.
Бывший хлебозавод стал креативным кластером всего несколько лет назад, но первый росток хипстеров и андеграунда проклюнулся у Севы в автомастерской.
Несколько лет назад она чуть не исчезла вместе с прежним владельцем, отцом Севы. Никто из работников не хотел здесь оставаться из-за гнетущих воспоминаний, а у семьи не было ни возможностей, ни денег, чтобы начать все заново. Простая автомастерская стала неким мавзолеем, всего лишь напоминанием о существовании родного человека.