Она сама удивляется, насколько честно все это рассказала. И пугается собственной прямоты и искренности. Она, как каждый лайфстайл-инфлюенсер, знает, что мысли формируют действительность, и даже сама мысль о страхе у нее в голове под запретом.
А еще каждая подружка с Бали говорила ей: «Здесь мгновенная карма. Сбывается все, о чем подумаешь».
Кристина не хотела думать о страхе. А чувствовать его – тем более. Но он расползался по их мрачной вилле, впитывался в нее через кожу.
Кристина, обычно не щедрая на сантименты и иллюзии, почему-то захотела, чтобы пришел Глеб, перманентно пьяный, веселый, красивый и легкий, с этой его естественной изящной помятостью и самоуверенной улыбочкой.
Он вообще весь был не про чувство безопасности. Никогда его не гарантировал, никогда его не давал, а Кристина никогда от него этого не просила, не ждала, но почему-то хотелось именно этого и прямо сейчас.
Им всем стало неуютно от выражения ее лица.
Желтые огни факелов у пирамид плясали по кругу.
– Да ладно. Просто идиотское приключение. – Но даже Леша не смог произнести эту фразу со свойственной ему беспечностью.
– Извините, я спать.
Она чуть не бегом вбежала в комнату, быстрее, к своему ритуалу. Мицеллярная вода, потом молочко для умывания, спонж, отбеливатель для зубов. Очищение кожи в три этапа, обязательно прохладная вода, чтобы не выделялся себум. Но если раньше она делала это так, как завещала в своем «Инстаграме», «бережно, с любовью», то сейчас все происходило суетливо, нервно, лишь бы отвлечься. Так курят от страха.
Она включила свет везде, где только можно. Музыку самую дурацкую. Открыла «макбук». Где обои на рабочем столе иронично и лаконично наставляли: Only positive vibes[20].
Бали тебя слышит, Кристина. Слышит каждую мысль и тут же воплощает. Будешь бояться – страха будет еще больше.
Две ящерицы сидели в уголке. В окно настойчиво бились джунгли. Такие плотные, что наутро солнце не пробьется через ветви.
– Может, с ней поговорить надо? – предложил Сева.
– Найти Глеба, с Кристиной поговорить… Еще предложения будут? – раздраженно поинтересовалась Марго. Она хотела сбросить с себя чертов страх Кристины грохотом шкафчиков, шумом чайника. – Боится она. Эти ласковые девочки, выращенные в тепличках, боятся всего. Еще ты под ее дудку плясать начнешь.
– Я бы не сказал, что Глеб пляшет под ее дудку, – задумался Леша.
– Дудка хороша, если она не видна.
Чайник начинал закипать. Марго все не унималась.
– Да нормальная эта Кристина, лучше фитнес-моделей, которых он обычно водил.
– Господи, Сев, она же эмоциональная проститутка, манипуляторша, мать продаст за лайк. Даже не за репост, а за лайк.
– Ты к ней слишком предвзята.
– Как раз-таки нет, это вы, мальчишки, предвзяты к каждой смазливой мордашке.
– Да что ты так на нее обозлилась?
– Марго, Сева, может, хватит? Серьезно! Давайте поищем Глеба и вытащим его из какой-нибудь канавы.
– А может, ты нам дашь поговорить, Леш?
– Да мы все просто от жары с ума сходим. Тут даже кондиционеров нет.
– Если ты, Лешенька, не заметил, тут и стен особо нет.
– Я напоминаю, что это была твоя идея, – заметил Сева. Он тут же выключил чайник и принялся быстро разливать кипяток по чашкам. Марго глядела на него круглыми глазами, побелев.
– Да ребя-я-ят, – протянул Леша. Он подошел к ним и размашисто обнял сзади. – Да это джетлаг, первый день такой насыщенный, мы все на нервах, вот и ссоримся. Ничего необычного. И вообще, – Леша важно поднял палец, – меня обезьяна обокрала, это я тут пострадавший.
Марго и Сева рассмеялись. Чай заварился в их временном доме. А из того угла кухни сектантов было почти не видно. Если закрыть глаза, кажется, что происходит нечто родное, особенно если они смеются.
– И правда слишком нервный день, – на удивление мирно согласилась Марго, заботливо расставляя чашки у столика, садясь под полупрозрачный балдахин. – Нам надо просто привыкнуть.
Это был их последний спокойный день.
И Кристина это чувствовала.
Иоланта
На самом деле жизнь не напоказ была для нее персональным адом. Первое время. Она так сильно была зависима от общественного мнения, от комплиментов и оскорблений, от того, чтобы ее все жалели и любили (или же ненавидели), что, исчезнув из всех соцсетей и разорвав связи со своим непостоянным окружением, она почувствовала опустошение. Словно в буквальном смысле умерла.