С ответом он не замедлил:
— Нашли у Макарова. А теперь вешаете его грех на меня, чтобы обелить своего. И ко всему, вами нарушен уголовно-процессуальный кодекс: производили обыск в отсутствие хозяина квартиры.
— Приятно обнаружить такие глубокие познания, — откликнулся я с сарказмом и заметил: — Но упомянутый вами кодекс в отдельных случаях допускает проведение обыска и без хозяина. Этим мы и воспользовались.
Он промолчал, видимо, не найдя никаких аргументов для возражений. Его атакующий порыв явно иссяк. Теперь пора мне переходить от «окопной войны» в наступление.
— Что вы станете говорить, когда отпечатки ваших пальчиков, в чем не сомневаюсь, обнаружатся на банкнотах, кои вы спрятали в отстойнике, а также на части драгоценностей, имеющих плоские поверхности?
Он, потупив взгляд, окаменело застыл, то ли не желая отвечать, то ли размышляя, пытаясь отыскать лазейку.
— Тогда все ваши «подбросили», «нарушили», — продолжил я, — окажутся явной несуразностью на фоне вещественных доказательств. Вы, конечно, до конца будете пытаться вывернуться, но ложь, смею заверить, подобно трясине, засосет, и без руки помощи уже не выбраться. А я ее пока еще протягиваю.
Он глянул на меня исподлобья, недоверчиво.
— Сейчас усиленно осуществляются оперативно-розыскные меро-приятия по делу Колмыкова. Имеются сведения на двоих подозреваемых. Их видели выходившими из подъезда жильцы и случайные прохожие. Составлены фотороботы. Их поимка — вопрос нескольких дней. Едва ли, взятые в оборот, они будут покрывать заказчика, — давил я на психику. — Не лучше ли опередить события и покаяться? У вас просто посветлеет на душе. Предлагаю пока условия почетной сдачи, дальше будет намного хуже, — предупредил я.
Его взгляд вдруг стал заинтересованным, но согласиться с моим предложением он не решился, видимо, вел тяжелый торг с самим собой, рассматривая свое положение в различных ситуациях.
— Итак, про статью за хранение и сбыт наркотиков мы забываем, — начал я перечислять условия. — Да и убийство Колмыковой произошло не в корыстных целях, а в состоянии аффекта, на почве ревности. Ну, а сотрудника уголовного розыска Макарова…
— Не убивал я вашего Макарова! — сорвался Ловчила в крик.
— Возможно, — спокойно согласился я. — Вот и нужно прояснить ситуацию, смотришь, несколько лет по приговору сэкономишь, а так все ваши криминальные художества по совокупности на четвертак тянут, не менее. А будешь покладистым, переговорю с прокурором, и затребует он за вашу работу с нервными условиями труда по самым низким расценкам.
— Знаю я ваши уговоры, — он хмыкнул, — без мыла залезете в душу. Только ваш нынешний сиропчик, которым так усердно поливаете, потом для меня горчицей отдавать будет.
— Ну, знаете, торговаться и увещевать у меня нет ни времени, ни резона. Доказательств для правомерности задержания достаточно. Пусть вами займется следователь прокуратуры, — я сделал паузу перед тем, как предложить выбор. — Или вы сейчас возвращаетесь в камеру, и мы навсегда распрощаемся с вами, я свое дело сделал, пусть дальше занимаются другие безо всяких там предварительных условий, по полному списку совершенных вами уголовных деяний, как уже почти доказанных, так и предполагаемых, или сейчас выкладываете мне все без утайки, и мы вместе мозгуем, как облечь все совершенное вами в более мягкие формы уголовных статей. На размышление — пару минут. Извините, больше дать не могу, дела.
ХХ
Зазвонил телефон, я поднял трубку. Глухой монотонный голос Писарева справился о самочувствии. Ответил коротко:
— Поганое.
— Юрку из морга привезли, — сообщил он.
Я горестно и шумно вздохнул.
— Еду сейчас туда, — добавил Писарев.
— Давай, я тоже скоро подъеду, — и хотел уже положить трубку, но следом, спохватившись, произнес: — Постой. Что-нибудь хоть прояснилось?
Герка не уточнял, о чем я спрашивал: на двоих у нас сейчас одна боль.
— Пока обобщаем факты и данные экспертиз. Уже есть над чем поразмышлять. Отпечатки пальцев, обнаруженные на посуде в квартире Чегина, и отпечатки пальцев, оставленные на бокале в квартире Алешина, идентичны и принадлежат женщине. Но это еще не все: отпечатки пальцев на ноже тоже принадлежат предположительно женщине, но уже другой. Вот такой выходит ребус. Ну ладно, увидимся.
— Увидимся, — машинально проговорил я и положил трубку.
Гнетущая потеря вновь завладела моей душой. Сидел, тупо уставившись в стол, в голове, как на заезженной пластинке, проигрываются похороны: прикосновение губ к холодному лбу друга, троекратный прощальный салют, раздирающий сердце вопль. И все это рядом, завтра. Легкое покашливание заставило поднять голову. На меня смотрел Ловчила с той самой услужливостью, которая проявлялась на его лице в наши первые встречи.