Сказать, что он купился на мой намек, было бы неверным. Поменять показания его заставил, конечно, расчет, который он быстро произвел, взвесив все «за» и «против», и, не увидев в этом ничего усугубля-ющего своего положения, Ловчила признался:
— Ну, хорошо, я нашел их в записной книжке Макарова, которую взял в то приснопамятное посещение квартиры.
— Откуда и зачем взял?
— Она лежала на виду, рядом с телефоном. Подумал, что в ней могли оказаться и мои координаты, а это значило наверняка подвергнуться проверке и попасть под подозрение.
— Выходит, никакого разговора с Макаровым о человеке из прокуратуры не было?
— Не было. Придумал я.
— И с Алешиным не знаком?
— Нет.
— Откуда же узнал, что он из прокуратуры?
— В записной книжке было сказано.
— Опять какая-то неувязочка выходит, — попытался я запутать Ловчилу. — С человеком не знаком, а номер его записал. Для чего?
— Про запас, — повысил он голос. — Мало ли что могло произойти при моей профессии. Козырнуть при случае никогда не помешало бы. Понятно?
— И где же записная книжка Макарова? — я оставался чужд эмоций.
— Сжег. Нужное выписал и сжег, а пепел… — он потер ладонь о ладонь. — Не мог же я оставлять у себя такую улику. Понятно?
— Логично, — я согласно кивнул, а сам думал, что сидевший передо мной человек для собственной безопасности мог запросто уничтожать важных, по его разумению, свидетелей и основательно зациклиться на этом, и одному Богу известно, как далеко продолжалась бы эта цепная реакция убийств и на ком она оборвалась бы. Вопрос достойный, чтобы поломать над ним голову, и не только мне одному. Пусть над ним помучаются люди из прокуратуры.
XXI
Я подразделял окружавших меня в жизни людей на три категории: просто знакомые, хорошие знакомые и друзья. Последних негусто, но именно им я мог доверять все свои тайны, будучи уверенным, что они не выйдут за границы нашего тесного круга. Именно с ними я мог поделиться горем и отпраздновать радость. И никогда не думалось, что кто-то из нас может остаться посередине дороги жизни. А если и проскакивала мыслишка о вечной разлуке, то виделось это вдалеке, вдалеке, где седые головы, а в кармане пенсионное удостоверение, где внуки, так похожие на тебя, напоминают о прошлом, и где известие о смерти ровесников не воспринимается уже так остро…
В чем я был твердо уверен, так это лишь в том, что в тот трагический вечер Алешин находился в компании хорошо знакомого ему человека, и что самое главное, не только ему, но и мне. Иначе он не говорил бы по телефону о секрете, который мог бы открыть, если позволил бы тот, проводивший с ним эти часы. Кто он? Посланник смерти, пришедший сыграть прелюдию и удалиться, или сама смерть в чьем-то обличии? В моем пораженном подозрительностью сознании не оставалось места конкретным версиям. Но подозревать всех — дело бесперспективное, ко всему, это отрицательно сказывалось на психике. Я устал. И это до того выразительно сказалось на моей внешности и особенно работоспособности, что начальство само предложило мне отдохнуть.
Взял две недели в счет отпуска. За окном бабье лето примеряло наряды из разноцветных листьев, одаривая теплом, как женщина в своей последней любви. Однако меня ничто не радовало. Первую пару дней, отключив телефон, жил изолированно. Чтобы выбраться из хандры, заставил себя наводить чистоту в квартире. Но проделывая одно, постоянно увязал мыслями в другом: думал о трагической гибели Алешина.
Не выдержав, подключил телефон и позвонил в прокуратуру Писареву. Справился о Ловчиле. Это с моей подсказки Герка прорабатывал версию о причастности базарного мошенника к убийству сотрудников правоохранительных органов. Логика была простой. Если он признался в намерении убить Макарова, то, не исключено, и проделал подобное, а затем, когда не сработала его уловка свалить совершенное преступление на Чегина, он, в целях собственной безопасности, не оставил в живых и Пашку, по-видимому, посчитав, что тот слишком много знал о его взаимоотношениях с сотрудником уголовного розыска. Следующим в списке мошенника, ставшего убийцей, мог оказаться Алешин, если предположить, что между моим другом и моим осведомителем существовала какая-то связь, о которой я не ведал. И в подтверждение подобного — алешинский номер телефона в записной книжке Ловчилы. Я не исключал, что Ловчила поставлял информацию и Алешину, возможно, между ними существовали и какие-то деловые отношения. И ко всему, на час убийства сотрудника прокуратуры у Ловчилы не было алиби. Потому-то я все больше утверждался в мысли, что в предсмертный для моего друга час именно бывший карточный шулер находился у него за столом вместе с приведенной с собой женщиной. Отпечатки пальцев последней стали своеобразным отвлекающим маневром для сыщиков. Скорее всего, Ловчила для большей расположенности поведал Алешину, что он — мой информатор, и тот в телефонном разговоре со мной намекнул на пикантный секрет. Да, все возможно, но истина одна, и отыскать ее в ворохе домыслов ох как трудно.