Мне показалось, что Жанна разочарованно вздохнула, по-видимому, по поводу моего стойкого угнетенного состояния. Господи, что же это я, на самом деле, мучаю ее? Неужели у меня не осталось ни возвышенных чувств и мыслей, ни благородных жестов, всего того, чем может откликнуться душа перед любимой женщиной. Нужно пересилить себя, заставить быть прежним, как в первые наши встречи.
— А не организовать ли нам ужин на две персоны? — предложил я и торопливо выложил все, что хранил мой старый холодильник. Набралось на два салата, овощной и мясной, а также на приготовление свиной поджарки со специями. Сервировку стола дополнил початой бутылкой водки и двумя рюмками.
— Прости, но водки что-то не хочется, — и Жанна прикрыла ладошкой свою рюмку.
— Самую чуточку, — попытался я уговорить ее.
— Нет-нет, — помотала она головой. — Чего-нибудь полегче выпила бы.
— Вино?
— Ну… — она пожала плечами.
— Пиво?
— Пиво, пожалуй, с удовольствием.
— Нет проблем, сейчас сбегаем и купим, — я поднялся.
— Не нужно, не беспокойся, — и она задержала меня за руку.
— Какое беспокойство? Мне приятно угодить тебе.
Ближе к ночи я проводил Жанну до подъезда ее дома. Она пригласила к себе, но я не уловил в голосе той расположенности, что сулила бы дальнейшее приятное времяпрепровождение, и потому отказался. Однако домой возвращался в приподнятом настроении: в удручающе мрачном течении жизни появились светлые тона.
Открыл дверь, снял куртку. Втянул, как сторожевой пес, воздух. Он еще хранил в себе тончайший аромат ее духов. Одолеваемый чувствами, полузакрыв глаза и привалившись к стене, немного постоял в прихожей. Запоздало посожалел, что наша встреча не имела продолжения, но следом, успокоив себя весьма приятными видами на ближайшее будущее, отправился на кухню убирать посуду. Открыл дверь и остановился. На моих губах обозначилась улыбка растроганного человека. Вот на этом стуле совсем недавно сидела она, а этой вилки касались ее изящные пальчики, а на этом бокале остались следы ее губ…
И вдруг в картину умиления стало вкрадываться что-то тревожное, неясно намекающее на опасность. Подспудное чувство, вызывая страх, такой же неясный, ибо казалось, не было никаких оснований для его появления. По спине побежали мурашки, и я даже оглянулся.
И тут только до меня дошло, что причиной неожиданной тревоги явился беспорядок на столе: сочетание грязной посуды и пустых бутылок. Подобное я уже видел, и не раз. Я до боли прикусил губу, когда до меня дошло, что это своеобразный знак смерти, ранее оставляемый в квартирах погибших товарищей. Я помотал головой, словно отделывался от галлюцинации, и даже усмехнулся по поводу пришедшей догадки. Попытался свалить все на обостренные нервы, однако успокоения не ощутил. Навязчивая мысль об опасности не уходила. Я прошелся по квартире, заглянул на балкон, стараясь доказать самому себе всю ложность возникших панических ощущений. Для вящей убедительности подошел к письменному столу, за которым коротал время еще в студенческие годы. Там, в верхнем ящичке, хранилось мое табельное оружие. Выдвинул ящик… и страх уже по-настоящему продрал меня леденящей рукой по коже. Пистолета на месте не было. На какое-то мгновение я оцепенел. Боялся пошевелиться, словно пытался таким образом защититься от разящего удара косы костлявой старухи. Еще не до конца веря в реальность происходящего, судорожным движением руки выдернул следующий ящик. Пусто. Лихорадочно пошарил под кипами бумаг и старых, чем-то памятных газет. Нащупал газовый пистолет, приобретенный в годы, когда я не носил еще звания «опера».
Мой обостренный слух уловил порывистое, сдерживаемое дыхание. Резко повернул голову. Смерть предстала в образе женщины, целившейся в меня из пистолета. В долю секунды отпечатался в мозгу ее облик. Лицо было искажено, будто сам лик смерти предстал мне: оскал, широко открытые, полные безумия глаза.
— За моего Сашу! — услышал я хрипловатый, надрывный голос.
Последующие мои действия уже не подчинялись сознанию, а полностью находились во власти инстинкта самосохранения. Я резко выдернул из ящика стола руку и, падая на пол, выстрелил, целясь в лицо. Заряд был высокой концентрации, и не успел я подняться на ноги, как ядовитый газ уже коснулся моего обоняния. Женщина, закрыв лицо руками и выронив оружие, опустилась на колени, а затем свалилась набок. Стараясь не дышать, рванулся к входной двери, подобрав по пути выроненный пистолет. Распахнув дверь настежь и хватив на площадке свежего воздуха, позвонил в соседнюю квартиру. На мое счастье, сосед оказался дома. С его телефона вызвал оперативную группу. Возвратился к себе и открыл окна, создавая сквозняк для лучшего проветривания помещения. Женщина корчилась в удушье, лицо сделалось иссиня-багровым. Подхватив ее под мышки и сам обливаясь слезами, поволок на балкон. Вглядевшись, признал в покушавшейся на меня ту самую Марию Сладкову, жену одного из убитых экспедиторов, которую не так давно допрашивал. Нагнувшись, обыскал ее. В кармане короткой кожаной курточки нашел ключи. Мой слегка мутный взгляд на мгновение задержался на них, но и этого оказалось достаточно, чтобы определить: они от моей квартиры. Именно их отдал в свое время Жанне. Сбегал в ванную и промыл слезившиеся глаза. Намочив полотенце, возвратился на балкон, дабы облегчить страдания женщины.