— Чтобы понять мотивы, нужно многое пережить, — продолжала она с дрожью в голосе и гневом во взгляде. — Когда у твоих подруг убивают мужей, при этом превратив одного из них в ночного разбойника, когда, не перенеся смерти супруга, одна из них кончает жизнь самоубийством, оставляя детей круглыми сиротами, когда подлецами в милицей-ских мундирах разрушается все, ради чего люди только и жили, когда выродки превращаются в героев, а невинные жертвы — в отщепенцев, когда закон безмолвствует, а до Божией справедливости далеко, остается лишь один путь — самим вершить правосудие.
— Ты… Ты сообщница, — с трудом выговорил я. — Это чудовищно.
Вот мы и поменялись местами. Как ни готовил себя к худшему, все-таки испытал сильное потрясение, а в Жанне, судя по выражению лица и резким жестам, устанавливалась твердая вера в свою правоту.
— И ты… Ты… — я не находил слов. — Нет, это невозможно… Не укладывается в голове… Ты помогла убить Алешина?
— Да, — прозвучало без раскаяния.
— Но его-то за что? — в отчаянии воскликнул я.
— Не прикидывайся наивным мальчиком, ты же знаешь: он прикрывал всю эту мразь.
— Но тебе-то откуда известно?
— Мы проводили собственное расследование.
— Боже, как ты не права! — я в бессилии пристукнул кулаком по стене и несколько поправился: — Ты, возможно, права в частностях, но в целом ты не права. Понимаешь, ты изломала жизнь, и не только себе.
— Я не жалею! — выкрикнула она и вдруг, закрыв лицо ладонями, всхлипнула и замотала головой.
— Господи, что же это я, — проговорила она, плача, отнимая руки от лица. По щекам торили путь слезинки. — Мне тяжело, мне очень тяжело, — со стоном вырвалось у нее, и пальцы рук переплелись на груди, как в молитвенном экстазе. — Господи, как снять тяжкий гнет с души? Кто сможет терпеливо выслушать меня, прежде чем осудить? Прошу тебя, не уходи, останься, выслушай. Я готова к любому твоему осуждению, только вначале выслушай.
Ее взгляд, застывший на мне, стал умоляющим. В душе моей еще не умерла надежда, что в поведении Жанны я отыщу оправдание ее поступкам. Мне по-прежнему не верилось, что руки женщины, которые я страстно целовал и которые ласкали меня, запачканы кровью моих товарищей. Все еще чудилось: ее признание — результат сиюминутного порыва, желания взять на себя чужую вину, а сама она — жертва невероятного стечения обстоятельств.
Жанна закрыла дверь в зал, где девочка, ничего не подозревавшая о разыгравшейся в прихожей драме, пребывала в сказочном мире рисованных человечков. Затем, придерживаясь рукой за стену, пошла по направлению к спальне. Я последовал за ней, но, сделав пару шагов, остановился, ибо Жанна перед дверью застыла, прижавшись лбом к косяку. Я не ведал, что терзало ее в эти мгновения, но она вдруг поменяла решение: развернувшись и качнувшись, как пьяная, двинулась в сторону кухни.
— Присаживайся и выслушай меня, пожалуйста, — проговорила она изменившимся голосом.
Я заметил, как подрагивали пальцы ее рук, да и саму Жанну бил мелкий нервный озноб.
— Нас, таких непохожих по характеру, сдружила работа, — начала она свой тягостный рассказ, но горло перехватило — каждое слово давалось с трудом. — В холодильнике водка, налей мне, пожалуйста.
Я извлек початую бутылку и наполнил рюмку до краев. Она, запрокинув голову, выпила водку одним большим глотком, не поморщившись, не задохнувшись от горького зелья.
— Для меня прежняя жизнь, в общем-то, спокойная, закончилась в тот день, когда я узнала, что убиты мужья моих подруг, — начала Жанна и в ее голосе вновь зазвучала твердость, возможно, как результат возвратившейся к ней уверенности в своей правоте. — Мы работали в одной поликлинике. Сдружились, хотя у нас и не было каких-то особых общих увлечений, так, ходили в театры, на концерты, обожали застолье, когда каждая из нас проявляла свои кулинарные способности. Такая вот, с виду, возможно, непритязательная, но вполне нас устраивающая дружба. Она продолжилась и тогда, когда я, получив более выгодное предложение, поменяла место работы. И вдруг — горе, которое вот так сразу и разумом не объять. Не успели нагореваться, как новая беда: не перенеся гибели мужа и всей той лжи, которой пытались очернить его, отравилась Люба, такая ранимая женщина. Что оставалось делать? Сжаться от горя и ждать, когда время вылечит? Возможно, это был не худший вариант: покорно отдаться воле судьбы. Но вот Мария… Боже, как она любила своего Сашку! Это была не просто любовь, зародившаяся где-то на городских улицах, это была любовь, выстраданная на войне. Мария побывала в «горячих точках» и вот там встретила в полевом госпитале офицера-контрактника. Потом их несколько месяцев связывали письма. Она давала мне их читать. Боже, сколько в них чувств, надежды, веры. Залечив раны, он переехал сюда, чтобы обрести здесь свое счастье, а нашел смерть. Они мечтали о двух сыновьях. Не суждено.