Жанна примолкла, но вскоре я услышал продолжение.
— Самообладанию Марии можно было завидовать или удивляться. Не знаю, что творилось у нее в душе, но внешне она производила впечатление весьма спокойной женщины. Казалось, она смирилась с ударом судьбы, здраво рассуждая, что уже ничего не изменить, не возвратить и нужно подумать о себе. Но внешнее впечатление оказалось обманчивым. Она взяла отпуск, получила деньги и на девятый день после гибели мужа объявилась у меня, чтобы, как она выразилась, помянуть убиенных. Помянули. И она попросила о помощи. Я согласилась. Вот тут-то и прозвучало слово «месть». Она поведала о своем последнем походе в прокуратуру, закончившемся ничем, и заявила, что с подлецами и убийцами нужно поступать так же жестоко, как и они сами с невинными людьми. Мария изложила задуманное с такими изощренными тонкостями, что я оцепенела и у меня даже мелькнула мысль: у подруги нарушилась психика на почве непосильных переживаний. Она поставила перед собой, казалось, недостижимую цель: покарать убийц своего мужа и мужа подруги, отомстить за рано ушедшую из жизни Любу. Она не только поставила цель, но уже и действовала. Ей в чем-то помогли журналисты, увидевшие в этом происшествии преступление должностных лиц и проводившие свое расследование. Они отыскали очевидцев. Мария разговаривала с обслуживающим персоналом закусочной, куда мужчины заходили после работы. Она встречалась с женщиной, виде-вшей, как к мужчинам пристали двое в штатском, предварительно предъявив удостоверения сотрудников милиции, как их посадили в машину и увезли куда-то. Женщина опознала мужей моих подруг на фотографии, так что тут ошибки не было. Ту женщину допрашивал Алешин, но лишь для того, чтобы проигнорировать ее показания и тем самым прикрыть убийц. А Мария тем временем уже знала их в лицо. «Закон нам не помощник, он смотрит лишь в карман, набитый деньгами», — говорила она после посещения прокуратуры и того скандала в кабинете Алешина. Успокаивать ее приходом неизвестно где застрявшей справедливости, призывать к терпению было бы с моей стороны обманом. Да я и сама уже не могла без слез смотреть в глаза осиротевших детей. Сердце сжималось от боли, и эта боль подталкивала, может быть, не к лучшему выбору. Я согласилась во всем помогать Марии.
— И тогда была подстроена встреча с Алешиным и Чегиным с целью дальнейшего знакомства и организации последующих трагических событий, — не выдержав, убыстрил я ход признания.
— Да, — ранила она мое и без того истерзанное сердце утвердительным ответом.
— Сыграно на уровне, без фальши, — преподнес я комплимент, полный горечи.
— Старалась, — чуть ли не по слогам произнесла она и, оторвав свой взгляд от окна и повернув голову в мою сторону, добавила: — Об одном сожалею: зря согласилась на знакомство с тобой.
— Одним больше, одним меньше, — досадливо проговорил я. — Да и что я для тебя значил!
— Поначалу ничего, — она вновь устремила свой взгляд в окно. — Приравняла тебя к ним, но затем поняла, что глубоко ошибалась.
— И твоя душа стала разрываться на части: с одной стороны — любовь, с другой — друзья любимого человека, которым нужно отомстить, — я с трудом сдерживал себя, хотелось кричать, обвинять, унижать.
— Упрощенно — так и было.
— Ты помогала умерщвлять моих товарищей по работе, а следом, держась за мою руку, хоронила их с самым скорбным видом. Ну что ж, и здесь отлично сыграно, — не без издевки выдал я и, не выдержав, от отчаяния воскликнул: — Господи, как слепит любовь, какие черные дела творятся под ее прикрытием!
— Я не играла любовью, — возразила она. — Я любила тебя и люблю.
— Неужели? — процедил я сквозь зубы и, стараясь заглянуть в ее глаза, спросил: — И как же ты мыслила нашу дальнейшую жизнь?
— Это самый больной вопрос. Я не смогла бы жить рядом с тобой, притворяясь. Я все рассказала бы тебе.
— Как трогательно! — я хмыкнул. — Лучше бы ты пустила мне спящему пулю в лоб, чем твое признание.
— Ты жестоко судишь о моих чувствах, о моих поступках со своей колокольни. А ты попробуй взойти на мою, и все предстанет в ином свете.
Ее суждение меня взорвало.
— Ты же преступница! — выпалил я.
— Если ты видишь во мне только преступницу и так скор на суд, то телефон в прихожей, можешь вызывать своих коллег.
Я закрыл лицо руками и протяжно простонал. В душе творилось невообразимое.