И теперь я стою перед этой девушкой, полностью открыт перед ней. Мои глаза настолько голые, если она заглянет в них — всё поймёт.
— Знаешь, без тебя я бы не справился, Сэм, — тихо говорю я и замечаю, что ветер утих. Все вокруг замерло, словно ожидая моих действий или каких-то слов. Движений. Мыслей. Высказываний. Благодарностей. Да чего угодно. Сэм тянет руки к моему лицу. Снова. И я отхожу назад. Нет. Однажды я позволил девушке влюбиться в себя. Позволил себе влюбиться в неё. Больше этого не повторится. Никогда.
— Пойми же, — стараюсь объяснить я. — Ты для меня не более, чем напарник. Мой помощник. Мой спутник. Ты вдохновляешь меня на хорошие поступки. Ради тебя я хочу стать лучшим человеком. Говорить хорошие вещи, защищать друзей от беды, поддерживать близких. Ты — та, кто не бросит в тяжёлую минуту. Ты мой друг, Сэм.
Её руки повисают в воздухе между нами, словно препятствие. Кажется, я сморозил глупость. Она не знает, что делать дальше. Я и сам не знаю, зачем сказал всё это. Она не понимает, что именно я хочу до неё донести. Страх, отчаянье, радость, воодушевление, заинтересованность, поддержка — всё это было у нас с ней. И слезы были. Я беру её за повисшие в воздухе руки и опускаю вниз. Мне хочется погладить эту девушку по голове. Хочется успокоить, сказать, что она плачет зря. И это так. Мы оба это знаем. Но она ничего не может с собой поделать. Слёзы градом катятся по её щекам, а я стою и бездействую. Как и в тот самый вечер, когда умерла Джуди. Я должен что-то сделать.
И моя рука касается её нежной и холодной кожи на лице, размазывая мокрые подтёки большим пальцем. Она роняет голову мне в руку, словно обессиленная. Прижимается к ней щекой, будто это — её спасение.
— Сэм, если я вдруг потеряю тебя, то это полностью убьёт во мне всё то хорошее, что я так стараюсь сохранить после смерти Джуди.
Она понимает. Кивает. Отводит взгляд в сторону. Отстраняется.
— Я должна помочь тебе со шкатулкой. Помочь найти ответы. После этого мы разбежимся, словно никогда и не знали друг друга, — отчеканивает она, по-прежнему не глядя в глаза.
— Я говорю тебе, что боюсь потерять тебя, хорошего друга, замечательного человека, а ты хочешь сделать вид, будто мы никогда не были знакомы? Просто взять и уничтожить всё то, что мы с тобой строили?! — я срываюсь на крик. Задыхаюсь от неожиданной вспышке ненависти по отношению к ней. Да как она смеет?!
— Да, — спокойно говорит она. — Пойми и меня тоже. Я так не могу. Сейчас ты ясно дал понять, что у нас с тобой чисто деловые отношения.
— Что?
— Квентин, — она произносит моё имя чётко, внятно, так, как никогда не произносила до этого ранее. — Я начинаю… боже. Забудь, пожалуйста, об этом разговоре. После того, как мы найдём мою мать и решим проблему с твоими деньгами, мы разбежимся — каждый своей дорогой. Хорошо?
Я медленно киваю, не понимая, зачем она говорит всё это. За что ты так со мной? Что я не так сказал?
— Я тебя чем-то обидел? — не понимаю я.
— Нет, Кью, — Сэм холодно смотрит мне в глаза. — У нас с тобой разные предпочтения.
— О чём ты, бля? — я задыхаюсь от непонимания, от злобы в её адрес. Почему она не может выражаться яснее? Или это я такой идиот?
— Ты хочешь получить ответы на вопросы и вернуть свои деньги. Я же хочу тебе помочь, но и остаться рядом. До конца жизни. Быть твоей… боже, Кью, неужели, ты до сих пор не понял?
Не понял, что?
Нас резко прерывает с грохотом открывшаяся дверь. Ари кричит с порога:
— Вы там замерзнете, давайте внутрь, быстро!
Сэм грустно улыбается, игнорируя моё слишком громкое фырканье. Не глядя в мою сторону, она влетает в дом, оставляя дверь открытой. Рада, что избавилась от нежелательного и слишком смущающего её разговора. Ну и чёрт с ней. Я до сих пор не понимаю, что именно эта дурочка имела в виду. Но рано или поздно, думаю, я всё пойму.
Я снова закуриваю, уже вторую. Саманта оборачивается, наконец, у порога в мою сторону, но я успеваю отвернуться к ней затылком. Пусть идёт нахер, раз не может рассказать, в чем её проблема. Я ненавижу самого себя за то, что до сих пор не понял. Что я должен был понять? Почему я такой идиот?
Маленькая снежинка падает на мой нос, от чего я едва не чихаю, роняя сигарету. Почему за последние две недели на мои плечи свалилось так много непонятных вещей, которые — то и дело — тянут вниз, в какую-то непонятную пропасть, из которой уже не выбраться? Я понимаю, что все проблемы начались после того, как я решил спасти Сэм от тех бугаев, которые преследовали её в пабе. Я знаю, что нельзя винить девушку в собственных проблемах. Она вовсе не виновата в том, что её мать была любовницей моего отца. Это слишком глупое совпадение. Слишком банальное. Слишком. Невозможное.
Но так уж случилось. Ничего не поделаешь. Нужно решать проблемы по мере их поступления. На Сэм едва не напали возле того бара — я предотвратил это. Получил по роже, но предотвратил с помощью Рэджи (благослови его, Господи, за то, что тот ходил в секцию борьбы).
Я вспоминаю рыжего парня, который всегда был чересчур скрытный в нашей компании. Очень неправильный. Он лжёт о своей семье, о том, что произошло между ним и Сэм в том переулке, когда я так нагло застукал их, светя в лица фонариком. Я понятия не имею, какими именно постыдными вещами эти двое там занимались. Но зависть гложет меня. Именно мне Сэм могла бы довериться в тот самый вечер (неважно, что именно она показывала ему под своей одеждой). Она могла бы довериться. Могла. Не будь я таким придурком.
Но затем вопрос мучает меня, и ответ на него тоже.
Разве Сэм не рассказала мне о своей матери? О смерти своего брата-близнеца? Разве не доверилась мне?
Да.
Тогда какого же чёрта я думаю о ней и о Рэджи? То, что произошло в том переулке — меня не касается. Я не буду спрашивать её о том вечере. Не имею права. Нет. Как бы сильно не мучило меня любопытство и банальная ревность — нет. Я не буду. Не сегодня. Никогда.
Я швыряю второй по счёту окурок, и он проваливается в мягкий снег, оставляя за собой маленькую ямку. Ветер начинает снова усиливаться, поэтому я спешу зайти в дом и быстрым рывком закрыть за собой дверь. Получается не очень красиво — я слишком громко стучу дверью, словно я злюсь на что-то. Или кого-то. Это не так. Но Сэм всё равно бросает в мой адрес колкий взгляд, говорящий о том, что я опять веду себя, как дурак. Но я ведь не специально.
Нат кивает мне, мол, иди сюда, на кухню. Саманта в этот момент молча берёт Ариэль за руку, а та тащит Джуди на своих руках. Они скрываются за лестницей на второй этаж. Я слышу, как стукнула дверь в спальню малышки Ари, и смею лишь предполагать, о чём именно беседовали Нат и Сэм в моё отсутствие.
— Сюда, Кью, — голос моего друга настойчив, он говорит это, словно, приказывая. Я ведь не жалкая псина, чтобы мной повелевали. Но ничего не поделаешь. Я молча вешаю пальто на вешалку и иду к Нату, который сидит за столом с двумя кружками чая.
Я присаживаюсь рядом и улавливаю на себе его непонятный взгляд. Такой же, как у Сэм пять минут назад. Да что с вами такое?
— Кью, что происходит? — такой же непонятный тон, как и взгляд Ната, говорит о том, что я вляпался в дерьмо. Слишком многое навалилось. Я говорил об этом. Смерть Джуди, целый год одиночества. Мы знаем друг друга чуть больше месяца, с тех пор, как я перевёлся в колледж Натаниэля и Рэджи. Нет, мы, правда, встречались ещё и летом, но это была, скорее, не дружеская встреча, а случайная. На одном и том же самом месте. Десять раз подряд. Это не совпадение, но все трое делали вид, что — да. Летом мы проводили время вместе минимум раз в неделю, если не чаще. Память мне изменяет, но проблема далеко не в памяти. То, что произошло этим летом с моими друзьями — кажется таким отдалённым. Таким. Забытым.
Я грустно смотрю Нату прямо в глаза. Рэджи давно уже нет в нашей компании. Я уже около месяца не слышу, как он восклицает: «Вот это буфера!» сидя прямо передо мной, листая чужую ленту в инстаграме. Раньше было очень непривычно — трое друзей — Умник, Извращенец, Чёртов-Супермен, — но теперь это кажется нормальным.
— Ты мне ответишь? Да? — Натаниэль выжидающе смотрит, и я вздыхаю. Ну, да. Вопрос. Он задал его пару минут назад. А я всё это время, молча, ковыряюсь в своих мыслях, пытаясь разложить всё по полочкам.