— Я не буду.
— А что ты будешь?
Будешь бить меня по лицу? Вытрахивать из меня дух? Резать меня ножами? С ненавистью, вспоминая тот вечер, когда я не ответил взаимностью?
Молчание. Я неторопливо рыкаю в её адрес, словно животное. Официантка тихо смеётся. Она ярко накрашена, но я уверен, что под макияжем скрывается довольно-таки милая внешность — пухлые губы, красивые голубые глаза и густые ресницы. Пепельные волосы. Тёмные брови, значит, она — шатенка. Такой контраст между цветом волос и бровей иногда вводит парней в недоумение.
— Два пива, — повторяю я. — И чипсы, будьте добры.
— Я же сказала, что не буду! — возмущается Сэм и фыркает.
— Я себе, — огрызаюсь я. — А ты погрызешь чипсы. Ты ведь не пьёшь, — кривляю её я, делая голос приторно женским, но не похожим на голос Сэм. Она едва заметно закатывает глаза, и от этого я едва в состоянии подавить смешок..
Официантка поспешно отходит к барной стойке, изредка бросая в наш адрес колкий взгляд.
— К чему весь этот цирк?! — возмущается Саманта. Я смотрю в её карие глаза и понимаю, что она издевается.
— Это ведь ты решила, что остроумно — писать мне эти херовы записочки, — я откидываюсь на спинку сидения и закрываю глаза. Наслаждаюсь этим разговором. Не я писал эту записку. Не я просил о встрече. Она в проигрыше, в любом случае. Ведь не я признался… в своих чувствах.
До меня начинает доходить.
Какой же я идиот.
Сэм открылась мне, рассказала, что чувствует, а я испугался, сделал вид, будто не понял. Проигнорировал. Скрыл свои чувства от этой девушки, от своего друга, даже от самого себя. Не понимал, зачем она наговорила всё это тем вечером, когда ветер был слишком сильным, а я был слишком глупым.
В баре играет известная австралийская певица Сиа. За окном идёт снег, укрывая чёрную землю мягким ковром. Песня весёлая. Можно сказать, новогодняя, в сопровождении различных звуков на заднем фоне, отдалённо напоминающих колокольчики. Хоть на дворе и ноябрь месяц, но я уже с удовольствием предвкушаю на языке вкус газированного алкогольного напитка — шаманского — главного блюда на столе у каждого. Лучше осени может быть только зима.
Сегодня день рождение Ната — моего лучшего друга. Всё, вроде как, здорово. Но на душе почему-то паршиво. И непонимание вводит в ступор. Почему мы сидим и грыземся, Сэм? Почему ты молчала все эти дни? Ты ни разу не зашла к нам, а я даже не знаю, где ты живёшь. Ты так быстро ушла в тот вечер. Я не успел сказать ни слова.
— Почему ты написала о моём характере? Он как-то влияет на всё это? — вдруг решаю спросить я. Официант принесла два бокала с пивом и тарелку с чипсами. Я вижу, как Сэм пару секунд колеблется, затем тянет чипсы на себя.
— Потому что твой характер всё испортил, — наконец отвечает она с набитым ртом.
С каких пор она стала дерзить мне?
— Испортил? Может, это ты всё испортила?!
Нет.
Я совсем не это хотел сказать.
Но сказал.
— Да, ты виноват! — рявкает Сэм как-то обиженно и рывком отодвигает тарелку на середину стола, дав понять, что она не хочет, чтобы за неё платили. — Но ты слишком глуп, чтобы понять…
— Глуп?! — срываюсь на крик. — Ты решила, что можешь вот так вот признаться в своих чувствах, и они сразу же станут взаимными?!
Как она может винить меня в этом?
Почему я кричу?
Девушка вскакивает из-за стола и идёт прочь. Даже не выслушав. А я не иду следом. Как и в тот вечер. Она уходит, а я бездействую. Продолжаю сидеть на месте и пялиться на её задницу, которая так упрямо идёт к выходу.
— Пошёл ты, Квентин! — шипит она у двери. — Просто катись к чёртовой матери.
У неё изящная фигура, широкие бёдра, тоненькие ручки. Такие большие глаза, которые смотрят с ненавистью. Смотрят на меня.
И вот наш зрительный контакт потерян. Словно внутри меня выключили свет. Провода оборвались, спутниковое телевиденье больше не пашет.
Оглушающий стук двери. И я снова сижу в одиночестве. Один бокал уже пуст, зато меня ждёт второй. А девушки, которая так по-Сэмовски смотрит мне в глаза, осуждает, ненавидит, но в то же время (надеюсь) скучает по мне… её больше нет. Никто не сидит напротив. Никто не смотрит мне в глаза. Никто не выкрикивает в мой адрес такие неправильные слова. Её нет.
Ты скучала, Сэм? О чём ты думала, все выходные? Уж не обо мне ли?
Размечтался. На что я надеялся? Не видел её три дня, и разве эти пять минут могли что-то решить?
Женская рука ставит на поднос пустой бокал и тарелку из-под чипсов. Я поднимаю глаза. Официантка, кажется, тоже осуждает меня. Конечно, после такого грандиозного спектакля! Почему все кругом решили, будто имеют право…
— Кью, я давно за тобой наблюдаю. И сегодня ты повёл себя как настоящий осёл.
Она садится напротив, где минуту назад сидела Сэм, и сверлит меня глазами.
— Ты, вообще, кто?
— О-о, — протягивает девушка. — Знаменитый Квентин Прайс. Слишком занят своими делами, чтобы заметить обычную официантку, которая наблюдает за вашей компанией уже несколько месяцев, — она ехидно улыбается, закатив глаза. — Я была на смене, когда Сэм впервые зашла в этот бар. Когда ты взял её за руку, потащил к своему столику, где сидели Нат и Рэджи, и усадил её возле стены, не дав возможности уйти.
— Зачем ты говоришь мне всё это? — бокал пива залпом. — Кто ты такая, чтобы…
— …чтобы говорить тебе, как следует общаться с девушками? Уж точно не так, как ты сейчас. Так нельзя.
— Да кто ты такая?! — взрываюсь я. Повторяю эти слова снова и снова. Ответа так и не последовало. Кто бы сомневался.
— Я лишь хочу помочь. Если скажу своё имя, это не поможет вернуть тебе девушку.
— С чего ты взяла, что я хочу её возвращения? — я допиваю оставшиеся два глотка и думаю, как бы поскорее уйти из этого чёртового бара.
— Не хочешь? Разве? — официантка улыбается во все тридцать два белоснежных зуба. Отбеливание в частной клинике дорого стоит. Откуда у неё такие деньги? Вряд ли официанты зарабатывают так много.
В ответ на её подкол я решаю промолчать.
— Вы, парни, такие придурки.
— Прости? — с выражением аля-надеюсь-это-была-шутка, я поворачиваюсь к девушке, но та уже поднялась из-за стола. И вот она отворачивается. Уходит прочь к своему рабочему месту.
Я решаю оплатить счёт, и она тут как тут. Низкий рост, высокая самооценка, и огромнейшее самомнение.
— Решай, Квентин, я бегаю за тобой, потому что мне нужны твои деньги за пиво. Она-то бегать не будет.
— Почему тебя так заботит моя личная жизнь? — спрашиваю я, оставляя купюру на столе, брошенную так небрежно.
— Я знаю, кто ты. Многие знают. Но всем на тебя плевать. Если бы в новостях указали определённую сумму в качестве вознаграждения тому, кто приведёт тебя к копам, тебя бы здесь уже не было. А так… всем срать на тебя, Квентин. Но даже врагу не пожелаешь в одиночестве расхлёбывать собственное дерьмо. Ты должен пойти за этой девушкой, потому что вы пришли сюда вместе.
— Она пришла первой, — возражаю я.
— Да, и прождала тебя полчаса, прежде чем ты явился. Мы с Самантой немного пообщались. Она очень хорошая девушка, и очень глупая, раз решила, будто мы должны бегать за вами и целовать ваши задницы, чёртов кретин.
— Разве я оскорблял тебя?
— Да, сидишь здесь и всем своим видом оскорбляешь меня и весь женский пол в целом.
Пепельного цвета волосы серебряной тканью ложатся на её плечи, едва достигая ключиц. Слегка вьются. А глаза прищурены. Кажется, эта девчонка действительно ненавидит меня за то, что я по-прежнему сижу здесь. На вид ей не больше двадцати двух.
— Разве ты ещё не понял? — правая бровь официантки взлетает вверх. Я вдруг начинаю представлять, как её брови танцуют самбу. И я начинаю смеяться. Она недовольно смотрит на меня, но затем закатывает глаза и фыркает.
— Спасибо за нравоучительный вечерок, — я поднимаюсь из-за стола, низко кланяюсь и отворачиваюсь на каблуках. Ноги стремительно несут меня к выходу.
— Ты не достоин такой девушки, как Сэм, — вдруг летит мне в спину. Нагло.
— Не тебе решать, — отрезаю я и выхожу на улицу.
У меня есть номер этой ненормальной. Я должен позвонить. Не хочется портить праздник другу и малышке Ариэль. Они надеятся, что Сэм придёт сегодня. Я-то знаю. Оба мне весь мозг проели за эти три дня. Я не могу всё испортить. Снова. Если друзья хотят, чтобы Сэм припёрлась, значит, Сэм припрётся. Я затащу её в дом насильно, плевать, если она вдруг не захочет.