– Но, может быть, все это брехня? – заметил я.
Он наконец перелил виски в пиво и спросил:
– Что ты имеешь в виду?
– Ну... насчет профессионального убийцы.
– Речь идет об одном из самых известных убийц, насколько я понимаю. Вообще-то это не по моему профилю, Скотт, ты знаешь. Я никогда не был мокрушником, ни разу не брал в руки нож, даже для того чтобы открыть консервы. Так что мало смыслю в этих делах. Об этом рассказал мне мой более сведущий приятель. За что купил, за то и продаю.
– Ты сказал, он откуда-то с востока. Откуда именно, Берни?
Он продолжал молчать, а я терпеливо ждал. Наконец он заговорил снова:
– Этот парень, профи, о котором я тебе говорю, может быть, уже здесь. Его доставили сюда срочно, потому что дело не терпит отлагательства. Я был бы рад сообщить тебе еще что-нибудь, Скотт, но это все, что мне известно. И еще его кличка, и откуда он явился.
Он проглотил добрых полкружки своего пойла и почмокал губами.
Я опять вздохнул. Разговор с Хутеном всегда удручал меня. Из него все приходится вытягивать клещами. А мне до зарезу нужно узнать, во-первых, имя или кличку этого типа и, во-вторых, откуда он. Всю информацию он хранит на дне своей ненасытной утробы. Я поймал взгляд бармена и показал ему два пальца.
Тот понимающе кивнул, похлопал себя по необъятному животу, пару раз рыгнул, закашлялся, тронул пальцами нос и вытер их о штанину.
– Ну, а как же его зовут, Берни?
– Имени его я не знаю, только прозвище. – Он огляделся по сторонам, увидел, что бармен снова ему наливает, проговорил: – Один Выстрел.
Я сначала не понял, что он имеет в виду, и на всякий случай сказал:
– Сейчас Толстый Майкл принесет тебе двойную порцию, Берни.
– Я знал, что на тебя можно положиться, Скотт, хотя я имел в виду не это. Просто Один Выстрел – его кличка. А поскольку его профессия – приканчивать людей выстрелом в голову, и делает он это превосходно, то, надо полагать, автоматом он не пользуется...
– О'кей, давай начнем с другого конца. Откуда, ты говоришь, этот парень выплыл?
Берни кивнул и снова умолк. Молчал и я. Я уже не мог выносить запаха прокисшего пива.
Толстый Майкл принес еще одну кружку пива и два стакана с «Былым Временем» и поставил все это перед Хутеном. Тот допил свой первый коктейль, отставил пустую кружку в сторону, потом придвинул к себе новую и, взяв в каждую руку по стакану, стал готовить очередную порцию своего адского коктейля.
– Из Джерси.
Дальше смотреть на его манипуляции мне было недосуг. Я встал и направился к выходу, в то время как Хутен священнодействовал над кружкой с пивом, радостно улыбаясь при этом. А вдогонку мне неслось тихое позвякивание стаканов о края кружки. Я вышел из вонючего бара и окунулся в свежий смог раннего калифорнийского утра.
* * *Мне потребовалось некоторое время, чтобы снова обрести хорошее настроение, чему в значительной мере способствовал мой краткосрочный визит в лос-анджелесское отделение полиции. Там, в офицерской столовой, я умял полный завтрак, состоявший из стейка с яичницей и кофе, потом со смаком выкурил сигарету.
В прекрасном расположении духа я ехал по Уилшир-бульвару, и, когда примерно около двух часов дня поравнялся с Вейр-Билдинг, что на углу Уилшир-бульвара и Уитчерли-драйв, я вдруг краем глаза заметил смутно знакомую сутулую фигуру.
Секунду-другую узнавание крутилось где-то на краю моей памяти, но, когда я повернул голову в сторону входа в Вейр-Билдинг, я безошибочно узнал высокую, согбенную фигуру и характерный профиль стервятника. Несомненно, это был Хоук. Элвин Хоук, или Эл Молчок, – очаровашка, разгуливавший прошлой ночью по Норт-Россмор с подозрительно топырящейся грудью.
Хоук был не один.
Он стоял в нескольких метрах от массивных входных дверей из стекла и нержавеющей стали вместе с тремя другими, незнакомыми мне мужчинами. Один из них, невысокий, коренастый, в этот момент как раз направился к входу в Вейр-Билдинг, и Хоук устремился вслед за ним, на мгновение загородив коренастого детину, лицо которого мне не удалось рассмотреть.
Правда, одного из двоих, продолжавших стоять на прежнем месте, я знал: по фотографии, лежавшей во внутреннем кармане моего пиджака. Несомненно, это был Элрой Верзен по кличке Паровоз. Высокий, бритый наголо, краснорожий детина, в течение года деливший в Сан-Квентине камеру с покойным Эдвардом Бреттом – Малышом.
Когда коренастый и Хоук исчезли за стеклянными дверями, Верзен Паровоз и его спутник отошли от входа и принялись с безразличным видом прогуливаться по улице. Как раз в этот момент я проезжал мимо них в густом потоке автомашин. Четвертого я не знал. Ему на вид было лет пятьдесят. При росте в сто восемьдесят три – восемьдесят пять сантиметров он весил не менее девяноста килограммов, причем большая часть его массы была сосредоточена в области талии, если можно так выразиться.