Чтение про себя не сменило чтение вслух в один прекрасный день. Два фрейма сосуществовали на протяжении столетий, и не в последнюю очередь – в силу техники процесса чтения. В старинных манускриптах часто отсутствовали знаки конца предложения, зачастую и слова не отделялись друг от друга: текст был бесконечной цепочкой букв. Из-за этого его было очень сложно прочесть вообще, и почти невозможно – про себя. Читать такие тексты в группе было проще, потому что кому-то из присутствующих, скорее всего, этот текст был уже знаком. Он мог вспомнить, как правильно читать и интонировать слова, таким образом направляя остальных. Способ написания книг создавал контекст, в котором люди выбирали фрейм. И в большинстве случаев это было чтение вслух.
Приблизительно в XI столетии произошли важные перемены. В книгах стали использоваться пробелы и зачатки знаков препинания. Благодаря этому чтение стало проще в принципе, но особенно упростилось чтение про себя, стало возможно читать книгу самостоятельно, без чьего-либо руководства. В силу этого читатели смогли сменить фрейм. Результат оказался радикальным.
Когда Мартин Лютер в 1500-е годы переводил Библию с мало кому понятной латыни на повседневное наречие немцев и отстаивал новую для христианства традицию читать священный текст индивидуально, чтобы размышлять над его значением самому, он дал чтению про себя новую задачу. Оно стало способом, при помощи которого верующие могли получить доступ к Священному Писанию сами. Реагируя на внезапно возникший спрос, печатный пресс Гуттенберга выдавал миллионы копий Библии на простонародных наречиях с пробелами и знаками препинания, на радость новому поколению безмолвных читателей. Контекст и обстоятельства изменились, а вслед за ними – и фрейм. Он лучше соответствовал потребностям европейских обществ. Чтение про себя стимулировало самостоятельное мышление и оригинальность, а они в конечном счете изменили облик мира.
Не всякое изменение оказывается настолько радикальным, но смена фрейма почти всегда событие исключительное. Это не та вещь, которую мы привычно и без усилий совершаем каждый день. Для нее требуется покинуть исследованную и надежную ментальную территорию. Инстинкт требует от нас сопротивляться, воздерживаться от действия. Лишь изредка мы совершаем прыжок.
Фрейминг – это главное умение людей, которое не могут воспроизвести машины. Идея, что компьютеры и алгоритмы не способны к фреймингу, не нова. В 1969 году один из отцов искусственного интеллекта Джон Маккарти из Стэнфордского университета выступил в качестве соавтора статьи, скромно озаглавленной «Некоторые философские проблемы с точки зрения искусственного интеллекта». В числе затруднений, стоявших перед относительно новой отраслью, он назвал «проблему фрейма».
Смысл, который он вкладывал в понятие «фрейм», отличался от обсуждаемого в этой книге, но они друг с другом связаны. Маккарти писал о необходимости представить «состояние знания» на отдельно взятый момент времени при помощи математики, логики и компьютерного кода. С 1970-х по 1990-е годы проблеме фрейма посвящались книги, конференции и диссертации.
Пятнадцать лет спустя после выхода статьи философ и когнитивист Даниэл Деннет увлекся идеей когнитивных фреймов в более широком смысле, то есть понятием, близким к тому, которое используется в теории принятия решений и в этой книге. В эссе, озаглавленном «Колеса сознания» (Cognitive Wheels), он развил свою идею на примере трех ярких сценариев.
«Представьте себе робота, – говорит Деннет, – единственная инструкция которого – защищать самого себя. Он узнает, что в комнате, где находится его запасная батарея, должна взорваться бомба. Робот находит комнату и обнаруживает батарею на тележке. В результате он формулирует план, в соответствии с которым добирается до батареи, выкатив тележку из комнаты. Он пытается это проделать, но раздается “Ба-бах!”».
Бомба была на тележке. Робот знал это, но не понимал, что, выкатывая тележку с батареей из комнаты, вместе с ней забирает и бомбу. «Не годится, разрабатываем заново», – пишет Деннет.