Сегодня вечером почти невозможно сосредоточиться на хоккее. Я никогда не думал, что на это способен. Я всегда сосредоточен на хоккее. Он у меня в крови.
Но сегодня вечером моя кровь кипит от чего-то другого.
Джиджи, похоже, тоже отвлеклась, пропустив несколько пасов, которые отыграла бы во сне.
Вы никогда не осознаете, какая это по-настоящему плохая идея — заниматься каким-либо видом спорта с головой в другом месте, пока кто-то не пострадает.
Во время нашей следующей схватки за шайбу Джиджи издает болезненный крик, который заставляет все мое тело напрячься. Я останавливаюсь как вкопанный.
— Ты в порядке? — Я спрашиваю немедленно.
Она снимает перчатки, морщась, когда вращает запястьем. Беспокойство закипает во мне. Черт. Если у нее травма... это может испортить весь сезон.
— Иди сюда.
Я веду ее к скамейке, где мы садимся. Я беру ее запястье одной рукой и осматриваю другой. Я нежно провожу пальцами по сухожилиям, наблюдая за реакцией на ее лице.
— Больно?
— Нет. — Она заметно сглатывает. — Мне кажется, все в порядке. Думаю, я просто потянула его, когда мы были возле бортов.
Я нажимаю на другое место, все еще изучая ее.
— А так?
— Нет.
— Уверена? — Я чувствую, как трепещет ее пульс под подушечкой моего большого пальца.
Джиджи кивает с облегчением.
— Этот спазм уже прошел.
Она снова поворачивает запястье, но не делает никаких движений, чтобы вырвать его из моей испытующей хватки.
— На самом деле я ни разу не ломала ни одной кости, — признается она. — Думаю, мне повезло. Мой брат в детстве трижды ломал руку. Ты когда-нибудь что-то ломал?
— Ребра считаются?
— Конечно.
— Тогда парочку ребер, в разное время пару раз. Остальные случаи — легкие растяжения. Лодыжка, запястье. — Я пожимаю плечами. — Никогда не ломал ничего важного.
— Ну, ребра очень важны. — Она протягивает руку и касается моей грудной клетки поверх потной майки.
Хотя она и не прикасается к моей обнаженной коже, я чувствую ее пальцы, как клеймо для скота.
— Знаешь... — Она задумчиво замолкает. Серые глаза пристально смотрят на меня.
Мне неловко от того, как она на меня смотрит. Как будто она видит что-то, чего не вижу я. Как будто она знает обо мне какой-то секрет, который даже я не смог разгадать.
Наконец, она заканчивает эту мысль.
— На самом деле ты не мудак.
— Уверен, что именно он.
— Нет. Это все спектакль. Тебе не все равно. Ты просто не хочешь, чтобы кто-нибудь знал, что тебе не все равно. Я думала, у тебя огромная палка в заднице, но грубость — это прикрытие для чего-то. — Губы Джиджи слегка изгибаются. — Не волнуйся, я не буду спрашивать, для чего. Я знаю, ты мне не скажешь.
Она продолжает изучать мое лицо, и я борюсь с желанием опустить голову. Я чувствую себя странно беззащитным. От этого у меня чешется кожа.
— Расскажи мне, в чем ты ошибался на счет меня.
Ее просьба поражает меня. Я не придавал этому особого значения, но теперь, когда я размышляю об этом, я понимаю, что у меня действительно были некоторые предвзятые представления о ней.
— Я предполагал, что ты будешь более высокомерной. Имеешь право, — признаю я.
Она кивает, как будто ожидая этого.
— Но ты скромнее, чем я ожидал. Ты редко хвастаешься, только когда шутишь. Каждый раз, когда кто-то делает тебе комплимент, ты выглядишь приятно удивленной, как будто это первый раз, когда такое происходит. И ты всегда за это благодаришь.
Ее запястье остается между моими сжатыми руками. Я не могу удержаться, чтобы не погладить пальцами ее бледную хрупкую кожу.
— Я знаком с детьми известных людей, — говорю я ей. — Думал, ты будешь похожа на них. Но ты совсем не такая.
Зубы Джиджи на мгновение впиваются в ее нижнюю губу. Затем она облизывает обе губы, не сводя с меня взгляда.
— Просто для ясности, ты не пытаешься встречаться со мной.
— Нет. — Я хихикаю. — Если ты хочешь, чтобы кто-то был с тобой мил и водил тебя на свидания, я не твой мужчина. Я не силен в таких вещах.
— Тогда в чем же ты силен?
Это вопрос с подвохом, и мы оба это знаем.
Я переворачиваю ее руку, затем намеренно провожу большим пальцем по центру ладони. Замечаю, как она дрожит.
— Я хорош в том, чтобы сделать тебя влажной, — говорю я, слыша хрипотцу в своем голосе. — И я трахну тебя так хорошо, что ты будешь думать об этом несколько дней. Это будет лучший трах в твоей жизни.
Она снова прикусывает губу. Затуманенный, жаждущий огонек в ее глазах почти убивает меня. Я почти притягиваю ее к себе на колени и целую. Но это она колеблется. Это должен быть ее ход.
И она его не делает.
Мое тело плачет от безмолвного разочарования, когда она медленно встает на коньки.