— Ты полюбил другую?
— Нет, я просто больше не влюблен в тебя, — этот разговор вспыхнул в ее голове. Ножом по раненой душе.
Слезы покатились по веснушкам, она накинула капюшон и натянула его пониже, чтобы никто не увидел ее в таком состоянии, когда она зайдет домой. Ведь стоит родным заметить, как та же мама скажет «я же говорила», а отец добавит «все и так было очевидно».
Они называли ее дурочкой во время отсутствия Кая. Никто не верил, что ее горе-жених вернется и возьмет под венец. И какой силы стало ее разочарование, когда все оказались правы. Отец неоднократно говорил: «Забудь Кэмпбелла, много времени прошло. Присмотрись к другой "кобре"».
Однажды она прислушалась. Надела свое самое лучшее платье, сделала макияж и пошла на свидание. Заблудилась в своих грезах и разделила ложе с тем парнем, через месяц объявился Кай. Ее тайна осталась в строгом секрете, она не позволила себе распространять ее на лишние уши. И все же, несмотря на «измену», которую сложно таковой назвать, она все еще считала, что имеет право на любовь Николая.
— Та девушка, кажется, я слышала, что он приехал не один, но зачем тогда нужно было врать мне, что не полюбил кого-то другого? — бормотала она себе под нос, вытирая слезы. — Я заставлю вас еще пожалеть, — со скрипом зубов процедила Рейчел.
27 глава
Феликс расположился в сарае, который смело обозвал «уютным гнездышком». Мужчина спал в гамаке, крепящемся на трухлявую деревянную перекладину, одна из его ног свисала, болтая ботинок в воздухе из стороны в сторону в такт качающимся веревкам.
Марла окатила его лицо водой. Феликс подскочил, едва не нырнув ничком на пол. Он потряс своей седовласой башкой, обильно матеря всех и вся, что блондинистая женщина даже не собиралась воспринимать на свой счет.
— Поднимайся! — требовательно сказала она, откинув в сторону опустошенное жестяное ведро.
— Что случилось? — слеповатыми глазами Феликс старался разглядеть женщину в тусклом освещении.
— У нас проблемы, — Марла пошла прочь из этого, сугубо по ее мнению, клоповника. Феликс поспешил за ней, попутно застегнув ремень на штанах. Складывалось впечатление, что в грязное тряпье этот человек врос — куда бы ни пошел и что бы ни делал, всегда находится в своем невзрачном балахоне, даже перед сном; единственное, что он совершал, — это избавлялся от тугой пряжки, не более.
— Глобальные? Или опять макароны закончились? Потому что если второе, ты очень пожалеешь о содеянном, я же так прекрасно спал, — мужчина зевнул.
— Алластер Галлагер со мной связался по телефону, — женщина недовольно скрестила руки на груди.
— Вот дерьмо! — сглотнул Феликс. — В смысле… что ему надо?
— Этот «шакал» утверждает, что вчера по его сыну и дружкам стреляли.
— А мы-то тут при чем? — почесал репу Феликс.
— Он говорит, это были три идиота: блондинистый мальчик с колечком кобры, здоровенный бугай с медальоном и татуированная высокая палка.
— Я наших ребят с детства знаю, не стали бы они стрелять, — он был уверен в своих словах. Да, он собственноручно учил каждого из них держать ствол, но Маэль сразу же сбежал после первого попадания по банке, а Кай не хотел связываться с подобным. Оставался только Тони с его перепадами в настроении. Все же сомнения имели место быть.
— Они обвиняли их в смерти Бредли.
— Кто-то пострадал? — наконец осознав всю серьезность ситуации, Феликс попытался сконцентрироваться. — Ты же понимаешь, что если это правда, то руки «псов» будут развязаны?
— Все живы, здоровы, но сама ситуация… — ее голос поднялся, резко оборвавшись. — И я понимаю, что появился славный повод расторгнуть договор о перемирии. Вопрос лишь в том, настолько ли они глупы?
— Для начала предлагаю выяснить, как все было на самом деле, от первоисточника. Где твои сыновья?
Марла, рассекая лужи, направилась к трейлеру, который так любезно предоставила нежданной гостье. Женщина влетела к себе домой, ни на секунду не задумываясь о том, что может кому-то помешать. В ее глазах уже давно плясали сущности куда страшнее чертей, никто не мог ее остановить.
Кай выглядел довольно взъерошенным: стоял лишь в штанах, торс был оголен. Марла поморщилась от отвращения. Татуировки для нее на его теле смотрелись в тысячу раз омерзительнее, чем на ком-либо другом.
— Никки, — произнесла она словно назло. — Я спрошу только раз, и лучше, чтобы это оказалось неправдой! — ее ноздри гневно раздувались.