Ответить так ему не позволяли договор и лицензия, зато, по крайней мере, эти мысли подсказали ему рифму:
– Заткнись, Мистер Несправедливость,
Иначе получишь в гадливость, – сымпровизировал Ашер.
Воцарившееся после гробовое молчание нарушали звуки проезжавших по соседней улице машин и приглушенные ругательства подозрительного типа внизу.
– Знаешь, Человек-Поэт, – прочистив горло, сказал, наконец, Мистер Несправедливость, – иногда я думаю, что, если бы ты издавал свои стихи, я бы их купил. Потому что такой шлак должен быть увековечен.
Ашер ничего не ответил ему, потому что не знал, как вымучить из себя подходящие строки. Все его творческие силы ушли на рифму «несправедливость-гадливость».
Подозрительный тип у табачного магазина напротив продолжал копаться с замком. А потом еще и еще.
Ашер и Мистер Несправедливость все это время внимательно за ним наблюдали.
Час спустя Несправедливость все-таки спросил:
– И давно он там возится?
Вопрос, дорогой читатель, был очень важным. Дело в том, что супергерои по законам Детройта имеют право применять силу только к преступникам уже совершившим правонарушение. То есть Ашеру и его коллеге приходилось сидеть и терпеливо ждать, пока действия подозрительного мужчины в темной одежде превратятся хотя бы в незаконное проникновение, потому что на тот момент они не тянули даже на вандализм.
– Полтора часа, – угрюмо отозвался Ашер, мысленно поклявшись себе, что если мудак потребует от него еще один стих, то получит желтым резиновым сапогом в морду.
Но, видимо, какие-то зачатки чувства самосохранения у Мистера Несправедливости были, потому что он только спросил:
– Скажи, а этот мужик не кажется тебе смутно знакомым?
Ашер равнодушно пожал плечами, потому что ему было на самом деле все равно, какого преступника ловить, но потом все-таки присмотрелся.
И то, что он увидел, заставило его вскочить с места и настроиться на очень серьезный разговор по душам с мудаком в темной одежде.
– Ну и какого хрена? – спросил Ашер уже на земле и в двух метрах от незадачливого грабителя.
Тот обернулся, неприятно усмехнулся и сладким голосом произнес:
– И кого же я вижу? Человек-Поэт и Мистер Несправедливость. Я тут уже полтора часа пытаюсь открыть магазин моей тетушки, она попросила ей спичек принести, а вы все не подходите, все не здороваетесь.
– Сейчас я тебе такие спички… – начал Ашер, но Мистер Несправедливость зачем-то перебил его и сказал:
– Здравствуй, Человек-Облом, рады тебя видеть.
– Просто Облом, пожалуйста, – попросил тот и повернулся к Ашеру. – А разве он не должен говорить стихами?
– Я просто не дал ему дорифмовать. Давай начистоту, какого хрена ты тут делал?
– Давай начистоту, – согласился Облом. – Я отвлекал вас, неудачники, на себя, пока моя команда ловит настоящих бандитов.
– Давай начистоту, за такое можно больно получить по лицу.
– Давай начистоту, у тебя пороху не хватит мне по лицу съездить.
– Давай начистоту, ты еще не видел в действии ни меня, ни мой порох.
– Давай начистоту, клал я на тебя и твой порох.
И вот этот интеллектуальный обмен мог бы продолжаться еще довольно долго, если бы не вмешался Ашер, который неожиданно даже для себя продекламировал:
– Ты мудак, Человек-Облом,
Я засуну тебе в жопу лом.
После снова воцарилась та звенящая, удивительная тишина, которая часто воцарялась после стихов Человека-Поэта, потому что, как правило, в первые несколько секунд после того, как Ашер выдавал очередной шедевр, окружающие даже не знали, как на него реагировать.
– Знаешь, – сказал, наконец, Облом Мистеру Несправедливости, полностью позабыв, о чем они говорили до этого, – теперь я понимаю, почему в первый раз ты не дал ему дорифмовать.
Такие моменты Лео Ашер просто ненавидел.
– Ужасно, да? – сочувственно поддакнул Мистер Несправедливость. – Знаешь, я раньше даже не верил, что так бывает.
Редко, но иногда все-таки Ашеру случалось вдруг неожиданно и совершенно спонтанно выдать стихи, и такие моменты пугали его намного больше, чем паранойя и мертвые люди вокруг.
– Черт, это вообще какой-то запредельный уровень, – Облом устало потер лицо и перевел сочувственный взгляд на Ашера. – Думаешь, это лечится?
Дело в том, что Ашер никогда не мог предугадать эти творческие припадки, и ему часто мерещилось, что это Человек-Поэт понемногу оформляется в самостоятельную личность и пытается забрать контроль над его телом.