"Несмотря на эти нарушения, данный субъект не является летальным отклонением" - эти слова, произнесенные судьей, присутствовали в медицинском заключении. Когда Киль сам стал членом комитета, он выудил собственный отчет и прочел его с пристальным любопытством.
"Лицо относительно мало" - именно так говорилось в отчете, в точности, как он запомнил. - Глаза - один карий, другой голубой". Киль улыбнулся этому воспоминанию. Его глаза - "один карий, другой голубой", - расположенные почти у висков, практически позволяли смотреть назад, не поворачивая головы. Ресницы были длинными, загнутыми. Когда Киль отдыхал, они затеняли глаза. Время разместило в уголках широкого толстогубого рта морщинки от улыбок. А плоский нос, почти в ладонь шириной, рос, пока не остановился совсем рядом со ртом. Его лицо в целом, если сравнивать с другими, выглядело странно прищипленным сверху донизу, словно после долгих раздумий его приделали в самый последний момент. Но глаза, размещенные по углам физиономии, - именно они были главным в лице, живые, умные.
"Мне дозволили жить, потому что я выглядел умным", - подумал он.
Именно это он и искал в представавших перед ним субъектах. Ум. Понимание. Именно это требовалось человечеству, чтобы выпутаться. Сила и прилежание также, но они бесполезны без руководящего ими разума.
Киль закрыл глаза, и его шея погрузилась еще глубже в поддерживающий каркас. Бормотуха оказывала желанное воздействие. Он никогда не прикасался к этому напитку без мысли о том, что источником его являются, как ни странно, смертоносные нервоеды, ужасавшие первопоселенцев Пандоры в те дни, когда из моря подымалась суша.
Первые наблюдатели называли их ордами червей. Эти орды нападали на теплокровных существ, проедая вдоль нервных волокон путь к мозгу, где и откладывали свои цистообразные яйца. Даже рвачи их опасались. Но вот пришло бесконечное море, и нервоеды сделались подводными жителями, а побочным продуктом их ферментации оказалась бормотуха - успокоитель, наркотик, "напиток счастья".
Уорд погладил стаканчик и сделал еще один глоток.
Дверь за его спиной открылась, и послышались знакомые шаги, знакомый шорох одежды, возникли знакомые запахи. Он не открыл глаза, а лишь подумал, какое это редкостное проявление доверия даже среди островитян.
"Или приглашение".
Лукавая улыбка коснулась уголков его губ. Киль ощущал вызванное бормотухой покалывание в кончике языка и пальцах. А теперь уже и в пальцах ног.
"Не голову ли под топор подставляю?"
После вынесения смертного приговора его всегда мучило чувство вины. Или по крайней мере неосознанное желание кары. Ладно, все сделано так, как записано в постановлении комитета, - но ведь он не такой дурак, чтобы без конца твердить древнее самооправдание: "Я всего лишь выполнял приказ".
- Вам что-нибудь нужно, господин Правосудие? - Голос принадлежал Джой Марко, его помощнице, а время от времени и возлюбленной.
- Нет, спасибо, - пробормотал Киль.
Она коснулась его плеча.
- Комитет хочет снова собраться в одиннадцать ноль ноль. Сказать им, что ты...
- Я приду. - Киль, не открывая глаз, слушал, как она собирается уходить. - Джой, - окликнул он, - ты никогда не думала, какая ирония заключается в том, что ты работаешь в комитете? С твоим-то именем*.
______________
* Joy - радость (англ.)
Джой вновь подошла к судье и опустила ладонь на его левую руку. Под воздействием бормотухи Уорду казалось, что ее ладонь тает, вливаясь в него, что это не только прикосновение, а ласка, достигающая самого его существа.
- Сегодня выдался тяжелый день, - сказала она. - Но ты ведь знаешь, как это редко случается. - Девушка, судя по всему, ждала ответа, а когда его не последовало, продолжила: - Я думаю, Джой - отличное имя для такой работы. Оно напоминает мне, как сильно я хочу сделать тебя счастливым.
Киль едва заметно улыбнулся и оперся головой о каркас. Он не мог собраться с духом и поведать ей о собственном медицинском заключении - о приговоре, вынесенном ему.
- А ты и приносишь мне радость, - сказал он. - Разбуди меня в десять сорок пять.
Перед уходом она притушила освещение.
Каркас, поддерживающий голову, начал натирать основание шеи там, где Уорд опирался на кресло. Он просунул палец под подголовник кресла и поправил крепления. С правой стороны сделалось посвободней, с левой натирало еще сильнее. Он вздохнул и налил еще глоточек бормотухи.
Когда судья поднял рюмочку, мерцающий свет вспыхнул в жидкости серо-синими искрами. Она выглядела такой прохладной, такой освежающей, словно лечебная ванна в жаркий день, когда оба солнца полыхают за облаками.
И сколько тепла в этом крохотном сосуде! Уорд уставился на свои пальцы, державшие рюмку. Один ноготь отслоился, зацепившись за мантию во время переодевания. Киль знал, что Джой, когда вернется, обрежет ноготь и сделает перевязку. Он не сомневался, что она все заметила. Такое частенько случалось, хотя она и знала, что это не причиняет ему боли.
Внимание Киля привлекло собственное отражение в стекле. На кривой поверхности глаза казались еще более широко расставленными. Длинные ресницы, ниспадающие почти до щек, обратились в крохотные точки. Он уставился на стекло прямо перед собой. Нос выглядел совершенно гигантским. Он поднес рюмку к губам, и отражение пропало.
"Неудивительно, что островитяне избегают зеркал", - подумал Киль.
Но ему собственное отражение казалось занятным, и он частенько ловил его на блестящих поверхностях.
И ведь позволили же такому изуродованному созданию жить! Тот давний приговор прежнего комитета всегда удивлял судью. Знали ли тогдашние заседатели, что он будет думать, страдать и любить? Он ощущал, что бесформенные зачастую комки плоти, предстающие перед комитетом, сродни всему человечеству, если только они выказывают признаки мысли, любви и чудовищной человеческой способности испытывать боль.
Из темного коридора за дверью, а может, откуда-то из глубин разума, донеслось мягкое обволакивающее звучание водяных барабанов.
И не то во сне, не то наяву к нему пришло сладостное видение: он и Джой Марко у кровати. Ее одежды падают, открывая нежную, мягкую возбужденную плоть, и Киль безошибочно ощущает ответные движения своего тела - и здесь, в кресле, и там, во сне. Он знал, что сон этот - воспоминание об их самой первой близости. Его рука скользнула под ее одежду, и он прижал к себе нежное тело, поглаживая спину. А потом настал момент, когда он открыл секрет мешковатых одеяний Джой - одеяний, не способных скрыть четкую линию бедер и талии, крепких маленьких рук. Под левой подмышкой Джой находилась третья грудь. Во сне-воспоминании она нервно хихикнула, когда рука Киля наткнулась в своих странствиях на крохотный сосок, твердеющий под пальцами.