— Кто сказал?
— Келп сказал, — отрезал Твисп.
Достаточно захватить контроль над пищей и религией, и мы будем владеть миром.
ДжиЛаар Гэллоу.
Все возрастающее беспокойство Вааты переплескивало питательный раствор за края бассейна. Время от времени она изгибала спину, словно от боли, и ее розовые соски высовывались над поверхностью, словно верхушки голубовато-синих гор. Технический ассистент, здорово хлебнувший бормотухи островитянин, потянулся, чтобы потрогать один из этих выпуклых, покрытых толстыми венами холмиков и был найден пребывающим в кататонии; его кощунственные пальцы, большой и указательный, все еще оставались в прежнем положении.
Это событие заставило КП Симону Роксэк с удвоенным усилием убеждать островитян переселиться вниз. Слухи об изречениях Вааты ходили невозбранно, и персонал КП даже не давал себе труда отделить правду от вымысла.
— Ложь перестает быть ложью, если служит высокоморальным целям. Тогда она становится даром свыше, — пресекла Роксэк возражения, которые один из ее сотрудников имел против слухов.
Ваата же, запертая внутри своего бассейна и внутри своего рассудка, покуда одно поколение людей за другим сменялось вокруг нее, исследовала свой мир нежными молодыми отростками келпа.
Келп был ее кончиками пальцев и ушами, ее носом, глазами и языком. Там, где массивные стебли нежились под ярким солнцем, она наблюдала за пастельно-нежными восходами, за проплывающими мимо судами и островами, за быстрыми вспышками кровожадности голодных рвачей. Рыбки-поскребучки, которые очищали самые крупные листья келпа, щекотали ее пухлую плоть.
Подобно ей, келп был одинок, несовершенен, неспособен к воспроизводству. Моряне брали отростки и укореняли их среди камней и грязи. Штормы отрывали целые побеги от материнской поросли, и некоторым из этих истерзанных странников удавалось удачно уцепиться за балластный камень и начать расти. Во всяком случае, в течение двух с половиной веков келп не цвел. Ни один дирижаблик не подымался к поверхности моря, чтобы взмыть на своем водородном мешочке и рассыпать споры по ветру.
Иногда во сне бедра Вааты пульсировали в древнем ритме, и сладостная пустота болью отдавалась внизу живота. Это были те разы, когда она прижималась к Дьюку, и ее массивное тело поглощало его в горестном подобии объятия.
А сейчас все ее разочарование сосредоточилось на ДжиЛааре Гэллоу. Заросли келпа каждым стеблем тянулись к стенам и люкам станции 22, но втуне. Периметр был слишком широк, а побеги слишком коротки.
Новые пары глаз присоединились, чтобы узреть предательство Гэллоу, и самые ясные из них принадлежали Скади Ванг. Ваата наслаждалась обществом Скади Ванг, и ей все труднее было с каждым разом отпускать ее.
Ваата повстречалась со Скади в келпе. Всего несколько кратких, как вспышка, контактов со свежим юным разумом — и Ваата стала по целым дням отыскивать Скади. Когда Ваате снился ужас келпа, оторванного штормом от балластной скалы, умирающего, прикосновение кожи Скади к побегу или листу превращало жгучую боль этих снов в мягкое тепло. И тогда Ваата, в свою очередь, посылала Скади сны. Сны о разных случаях, образы и видения — чтобы удержать безумие келпа подальше от головы Скади. Ваата посылала сны и другим, тем, кто так из них и не вышел. Теперь она знала, что и мать Скади была одной из таких затерявшихся во сне. Оглушенная жарким сном, сверкнувшим ей из келпа, женщина плыла, распахнув глаза и заплыла, совершенно беззащитная, в закинутую сеть. Хрупкая рыбка-дыхалка у нее на шее погибла, и она утонула. А команда сопровождавших ее морян пальцем не пошевельнула, чтобы ее спасти. Намеренно!
Ваата наблюдала за странными скитальцами, которые проделывали обратный путь к станции 22. Она подставила пряди келпа и познакомилась с Теджем и с Панилем. Это самый Тень Паниль оказался ей кровным родственником.
«Брат», подумала она, восхищаясь этим словом. Она доверила Теджа и Паниля присмотру Скади. Послание, которое она отправила Скади, было ясным и недвусмысленным: «Найди Гэллоу и выгони его наружу. Келп сделает остальное.»
Жизнь не принадлежит нам, она нам дарована. А вот смерть нам принадлежит.
Был уже поздний вечер, но Уорд Киль потерял всякое желание спать. Он принимал зудящую усталость как логичное последствие плена. Его глаза отказывались закрываться. Они медленно моргали, и он видел взмахи своих длинных ресниц, отраженных в плазе иллюминатора. Его карие глаза смотрели в иллюминатор. В это маленькое коричневатое пятно. За ним расстилался периметр келпа, казавшийся почти серым на такой глубине. В его тюремном кубрике было тепло, даже теплее, чем у него дома в Вашоне, но при виде этой подводной серости ему душу окатывало холодом.