Двойная аллея голубых огоньков, обозначающих вход в главную гавань Вашона, показалась прямо перед ними. Скади безошибочно ввела судно а нее.
– Там уже медики поджидают Теджа, – напомнила Скади. – Надо бы перенести его поближе к люку.
– Верно. – Они услышали, как Алэ вышла из рубки.
– Это суша прямо под островом? – спросил Бикель.
Бретт содрогнулся. Эти пришельцы все такие громогласные!
– Это суша, – ответила Скади.
– Она подымается метров на двести в высоту, – сказал Бретт. Ему пришлось напомнить себе, что ни новоприбывший, ни Скади не различают очертаний суши так ясно, как он.
Судно уже входило в гавань Вашона. Бретт отворил аварийный люк над головой и высунулся, высматривая привычные очертания так хорошо знакомой ему гавани. Казалось, он ознакомился с нею тысячелетия тому назад. Место, которое юноша занимал в рубке, предоставляло ему великолепный обзор – вот сигнальные огни, островитяне, которые готовятся поймать причальный конец, когда Скади заглушит двигатели. Шипение двигателей стихло. Судно покачнулось и причалило к пузырчатке. Скади включила освещение.
Знакомые лица окружали его – островитянские лица, которые он изо дня в день видел вокруг себя. А кроме них – давно знакомая вонь Вашона.
– Фу-у, – фыркнул Бикель – Ну и воняет же здесь!
Бретт почувствовал, как рука Скади обвила его шею, и ее голова приблизилась к его уху.
– Я не против запаха, любимый, – прошептала она.
– Мы тут все вычистим, когда переберемся на сушу, – сказал Бретт. Он взглянул на огромную скальную массу, в свете звезд возвышающуюся над Вашоном. Туда ли следует отправиться им со Скади? Или им следует вернуться вниз и трудиться, возводя другие участки суши, подобные этому?
– Это там не Бретт ли Нортон? – окликнул его чей-то голос из гавани.
– Здесь я!
– Твои родные ждут тебя в Галерее Искусств. Говорят, что прямо дождаться тебя не могут.
– Вы им не скажете, что я буду ждать их в «Бубновом тузе»? – спросил Бретт. – Я хочу их познакомить кое с кем из моих друзей.
– Господи Исусе! – Голос стоящего за спиной у Бретта Бикеля был полон дикого изумления. – Только посмотрите на всех этих уродцев! Да как, черт возьми, такие люди вообще живут на свете?
– Пресчастливо, – отрезал Бретт. – Привыкай к ним, клон. Для нас они прекрасны. – Он осторожно потеснил Скади, давая понять, что хотел бы покинуть свое место за пультом.
Они вместе покинули свои места и посмотрели на возвышающуюся над ними фигуру Бикеля.
– Как ты меня назвал? – осведомился Бикель.
– Клон, – повторил Бретт. – Каждое живое существо, которое Корабль принес на Пандору, было клоном.
– Ага… ага… – Бикель потер подбородок и выглянул в гавань. Новоприбывшие возвышались над островитянами.
– Помоги нам Иисусе, – прошептал Бикель. – Когда мы создавали Корабль… мы и не подозревали… – Он покачал головой.
– Я бы на твоем месте был поосторожнее, рассказывая о Корабле, – предостерег Бретт. – Некоторым БогоТворителям это может не понравиться.
– Хочешь – глотай, не хочешь – давись, – огрызнулся Бикель. – Корабль был создан людьми. Такими, как я. Нашей целью было создание машинного разума.
– А когда вы преуспели в создании этого… разума, – подхватила Скади, – он…
– Он одержал верх, – произнес Бикель. – Заявил, что он – наш бог и потребовал, чтобы мы решили, каким образом будем его боготворить.
– Как странно, – пробормотала Скади.
– Лучше вам сразу в это поверить, – заявил Бикель. – Здесь хоть кто-нибудь знает, как долго мы пробыли в гибернации?
– А какая разница? – вопросом на вопрос ответил Бретт. – Вы здесь, и вы живы, и из этого вам и следует исходить.
– Эй, малыш! – окликнул его Твисп из коридора. – Пошли! Я буду ждать тебя у причала. Столько всего случилось. Тут повсюду морянские подводные патрули – рвачей отстреливают. Рвачи тоже рвутся на сушу.
– Мы идем. – Бретт взял Скади за руку и направился в коридор.
– Ваата и Дьюк исчезли, – сообщил Твисп. – Кто-то открыл бассейн, и они просто исчезли.
Бретт заколебался, чувствуя, как вспотела его рука в руке Скади. «Гэллоу?» Да нет, Гэллоу был мертв. Может, кто-то из людей Гэллоу? Бретт ускорил шаги.
Хриплый звук донесся из гавани, эхом отдаваясь в коридоре.
– Что это было? – спросила Скади.
– Ты что, никогда кукареканья не слышала? – осведомился Бикель, следовавший за ними на небольшом расстоянии.
– Их дирижаблики принесли. – Твисп вышагивал впереди. – Петухами называются. Это что-то навроде крикс.
В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир.
Ваата покачивалась на ложе из побегов келпа, голова ее была приподнята достаточно высоко, чтобы видеть поверх головы Дьюка, уснувшего в изгибе ее могучего левого локтя. Восход Малого солнца заливал всю эту сцену резким горизонтальным светом. Небольшие волны подымались и опускались, их гребни увлажняли могучие листья.
Когда любой из них начинал испытывать голод, микроскопические реснички келпа проникали в кровоток, вливая питательный раствор – от келпа к Ваате… от келпа к Дьюку. А от Вааты текла в ответ генетическая информация, сохраненная в нетронутом виде в ее клетках – от Вааты к Аваате.
«Какое чудесное пробуждение», подумала Ваата.
Любопытные отростки келпа добрались до ее бассейна там, в Вашоне, а вслед за ними и большая волна, которая смыла прочь и наблюдателей, и капеллана-психиатра. Отростки нежно обхватили ее и Дьюка и увлекли их в море на поверхность ночьстороны. А там быстрое течение повлекло их прочь от поврежденной туши Вашона.
На некотором расстоянии от Вашона щупальца дирижабликов извлекли их обоих из моря и принесли в это место, где не было ничего, кроме моря.
В объятиях щупалец дирижабликов Ваата и пережила свое настоящее пробуждение.
Как чудесно… все эти сохраненные человеческие жизни… голоса… как замечательно. Странно, что некоторые из голосов возражали против пребывания в келпе. Она слышала разговор между Аваатой и одним таким по имени Киль.
– Ты меня редактируешь! – Заявил Киль. – Мой голос имел свои недостатки, и я всегда мог их слышать. Они были частью меня!
– Теперь ты пребываешь в Аваате. – Как всепоглощающе, как успокоительно звучит этот прекрасный голос.
– Ты делаешь мой голос безупречным! Прекрати это!
И верно, когда она вновь услышала голос Киля, он звучал по-иному, с хрипотцой и горловыми покашливаниями.
– Ты думаешь, что говоришь на языке моего народа, – обвиняюще произнес Киль. – Что за чушь!
– Аваата говорит на всех языках.
«Так ему и надо», подумала Ваата. Но Дьюк, разделяющий с ней осознание этой беседы, ухмыльнулся в знак согласия с Килем.
– У каждой планеты – свой собственный язык, – ответил Киль. – У каждой – свои тайные способы общения.
– Ты не понимаешь Аваату?
– О, словами ты пользуешься вполне правильно. И ты знаешь язык действий. Но ты не проникло в мое сердце – иначе не попыталось бы улучшать и редактировать меня.
– Тогда чего ты хочешь от Авааты?
– Держи свои руки от меня подальше!
– Ты не хочешь быть сохраненным?
– О, во мне достаточно любопытства, чтобы принять это. Ты показало нам чудо Лазаря, и я благодарен за то, что больше не испытываю прежних телесных болей.
– Так разве это не улучшение?
– Ты не можешь улучшить меня! Я могу улучшить себя только сам. А вы с Кораблем хоть подавитесь своими чудесами! Это одна из подлинных тайн моего языка.
– Не вполне ясно выражено, однако понять можно.
– Этот язык родился на планете, где Лазарь жил и умер, и снова жил. Род человеческий учился говорить там! Тот, первый Лазарь знал, что я имею в виду. Господом клянусь, он знал!
Когда Ваата разбудила Дьюка и выразила ему свое недоумение, он только рассмеялся.
– Вот видишь! – воскликнул он. – Нам не все равно, кто навязывает нам наши сны!