Нездоровые эстетские заигрывания с читателями, детективный конвейер и фэнтезийная толкотня, отвлекают народ от корней. Тогда как писатель Г обращает читателя к живому исконному, сермяжному, как сама правда жизни. На какой стене, скажите мне, последний раз вы видели начертанным самое выразительное слово русского языка?! И не вспомните! Сплошь граффити. В то время, как во всяческих органах и на всяческих уровнях муссируется вопрос «быть или не быть». Писатель Г приходит домой, надевает тапки, закуривает, ставит на газовую плиту чайник со свистком, и пока тот свистит, пишет свои, лишенные всякого пафоса тексты, рассказы, произведения, называя простые вещи простыми словами, и доводя фирменный стиль до полного…
– И при чем тут русская литература?! – возмутился второй «классик». Вопрос, шаровой молнией завис над притихшей аудиторией. – Годами, набивая руку, я входили в профессию… – его неприятный скрипучий голос поднимался все выше. – Трудолюбием, учебой, страстной любовью к своему делу выковывал стиль, форму! А эти новые голиафы от литературы! Выскочки и недоучки! Ни теории, ни практики… ни ценностей, ни разума! – первый ряд вставший во фрунт, затаив дыхание внимал жаркой филиппике «классика» номер два, будто его перо сотворило, как минимум «Войну и мир». – В моем институте я тридцать писателей в год выпускаю! Приходите, учитесь! Рациональный способ. Теория плюс практика. Так нет. Они в носу поковыряют и вытащат… Сюжет! Роман!
Здесь «классик» номер два вскинул натруженный кривоватый перст и сделал вид, что ковыряет им в гипотетической ноздре. Притом гримаса его означала, что этакий «чародей слова» не смеет называться писателем!
– Позвольте не согласиться, коллега. Я уверен, рациональное к литературе имеет то же отношение, что глобус к мышеловке, – первый «классик» уже спрятал бумажку и снял очки. Его живые и хитрющие глазки бегали от взгляда собеседника, фундаментального и основательного. Вот этот «первый» точно не претендовал на гениальность, максимум «Незнайка на Луне».
– Все равно, я решительно не понимаю… Как можно поймать вдохновение на кусочек вонючего сыра? – возразил «второй» раздраженно.
– А ведь ловят, ловят! И многотиражно!
– Время нас рассудит, коллега…
– Я сказал им, что приведу хорошенькую поэтессу, – шепнул Натан Аде в ухо.
– Ты обалдел?! Я же хорея от харлея не отличу…
– Думаешь они с тобой о литературе говорить будут… – гнусно хихикнул он, выдергивая за руку из толпы робкую, недовольную самочку.
– Жуанский, посмотри кого я тебе привёл! – шустро развалясь на диване, меж двух «классиков» обратился к тому, что посвежее Натан. – Артемида-охотница!
Сакральный смысл ее имени в устах Натана утратил культурно-мифологический акцент, и Аде впервые стало неловко за греков. С десяток пар глаз, уставилось на нее. А она не знала, как выйти из дурацкого положения. «Натан-болван, – скакала в голове пинг-понговым шариком рифма. – Кастинг мне устроил, сутенёр- общественник!»
Надо было либо провалиться на месте, либо ответит!
– Он ошибся, – злость предала ей сил. – Я не охотница, я укротительница диких ослов! – Она хлестнула Натана взглядом так, что теперь уже ни у кого не было сомнений кто из присутствующих это милейшее животное.
– А Натан уверял, что поэтесса. Может что-нибудь почитаете? – качнул головой Жуанский, одобрительно разглядывая её коленки.
Ада растерялась. Должно быть так теряются школьники после веселых выходных. Когда не могут вспомнить ни то, что задано, ни какое сегодня число! А настырное «учило» непременно желает в твоем исполнении: «Ночь, улица, фонарь, аптека...» Но в голове лишь дискотека и блок. Блок на всю голову. И ты мямлишь что- то бессмысленное…
– Артемида сейчас работает над циклом лимериков под рабочим названием «выйти замуж куда-нибудь в Пизу...» – пришел ей на выручку Натан, ставя ироничную точку в журнале успеваемости нерадивой ученицы.
Она была благодарна ему за спасение, но не за презентацию.
Классики переглянулись. А позади Артемиды, точно весенний ветерок пронесся смех и шепот.
Вечер, не суливший ярких событий, закончился в модном русском ресторане под цыган, борщ с пампушками и стерлядь «по-гусарски». Гусаром оказался модный литератор, сценарист сериалов, бонвиван и сплетник Жуанский. Натан на радостях накушался до «белых лошадей». Куражась, словно купчина, он размахивал перед халдеем вожделенной зеленой купюрой, требуя привести белую лошадь. На удивление самого, через четверть часа у подъезда стоял шарабан. Белый в серых яблоках жеребец, кося черным блестящим глазом на нетрезвого двуногого, от умиления и восторга рыдавшего в его посеребренную гриву, тревожно фыркал и, пытаясь увернуться от пьяных объятий, отводил красивую голову.