Ада безобразно опаздывала. Оставалось каких-то двадцать минут до назначенного времени, а она еще неглиже.
«Что бы надеть… вдруг придется раздеваться», – соображала Артемида, выкидывая из шкафа навьюченные нарядами вешалки. Она никак не могла определить, что ей сегодня к лицу.
Аристократическую бледность спальни «а-ля людовик надцатый» оживляла куча набросанных на кровать разноцветных тряпок, благоухавшая, словно жасминовый куст. Ада вертелась перед зеркалом, прикладывая к груди то блузку, то платье, морщилась, откидывала в сторону очередной наряд и шла к шкафу за следующим. Нога ее попала в бретельку бюстгальтера но, не замечая, Артемида таскала его за собой по всей комнате, пока не споткнулась. «Спокойно! Не суетись! Главное реши чего ты хочешь от встречи, и соответственно выбирай форму одежды!» Надевать в разведку юбку – верх легкомыслия. Ада надела брюки.
Десять минут ожидания для мужчины ценящего свое время слишком большая плата, и не известно окупятся ли они упоительными секундами.
Черные жемчужины ее глаз смотрели вызывающе. Оставляя вмятины на разомлевшем асфальте, самка человека приближалась к жертве на лаковых гвоздях туфель. Высоченные каблуки поднимали ее над плывущей толпой, придавая уверенности. Где-то там далеко внизу остался снующий по делу и без народец.
«Среди миров в мерцании светил. Одной звезды я повторяю имя…» – картинно, продекламировал Натан, припадая к ручке «хищной звезды», протянутой ему для рукопожатия.
«Кобель, – подумала Артемида, – но симпатичный…»
Они сели в машину.
Уж так повелось на Руси, что женщину, перед тем как «хотеть» принято кормить. Без разницы понедельник это или суббота, – женщины предпочитают ресторан, мужчины же больше склонны к интимно-домашним праздникам при свечах и с борщом. Ада была женщиной вполне необычной. Двадцать лет супружества с одним половым партнёром, культивирующим в ней комплекс неполноценности, сделали её верной женой. И вот, наконец-то, ей выпал шанс узнать действительно ли она так безобразна…
– Куда двинемся, – закуривая, спросил Натан.
– Может к тебе, – слету предложила Ада. От нетерпения и страха она гнала волну за двоих.
«Ты» из уст едва знакомой дамы звучало для него, как «да». Натан удивился, но явно обрадовался такому повороту, завел мотор и, лихо закрутив руль, развернулся с визгом. Минут через пять они припарковались в переулке возле особняка затянутого по фасаду зеленой сеткой, сквозь которую проглядывала классическая строгость и аристократическая сдержанность позапрошлого века, допускавшая чугунный ажур лишь в кованых консолях, удерживающих массивный козырек над дверью когда-то парадного подъезда.
Ада выпорхнула из машины. Отвлеченный звонком Натан, остался. Дожидаясь его, она неторопливо прошлась вдоль дома, до следующего, сиамским близнецом прилипшего к тому, что рядился в маскировочную сеть.
Весь переулок состоял из низеньких старинных в два-четыре этажа строений, совершенно загаженных, облупленных и униженных вселенским хамом, вроде того, что прогуливался сейчас по переулку со своими меньшими братьями без совка и пакета. Завяленных собачьих «лепех» и «колбасок» на пути ей попалось немало, а под арку, перекрытую кружевной решеткой, она и вовсе зря заглянула. Смрадный дух от переполненных отходами баков погнал ее прочь, не дав насладиться художественностью ковки.
Возвращаясь, Артемида с прискорбием заметила, что исторический центр место совершенно неприспособленное не только для выгула собак, но и для проживания хозяев. С виду благополучно оштукатурено, но стоит сделать лишь несколько шагов в сторону от нарядной улицы и ты через прямую кишку подворотни, забитую холмами отбросов, неминуемо попадешь в каменное брюхо двора, с торчащим чахлым аппендиксом ствола посередке. Может береза, а может тополь, изъеденный всеми древесными хворями. Здесь застывшая в оконном проеме старуха, целый день глядит из-за тусклого стекла в щербатую стену напротив, терпеливо ожидая смерти. Но вместо неё приходит почтальон, вручает пенсию. А значит нужно жить.
В парадном вестибюле, когда-то по-буржуйски роскошном, хоть и побитом временем и превратившимся нынче в зассанный подъезд, все было основательным и безупречным: от камня лестницы и подоконников, до дуба перил и дверей. В мраморных ступенях по-прежнему сидели медные кольца, сработанные на века, но ставшие ненужными уже через каких-то полтора столетья. Сперли братцы-голодранцы с мраморных ступеней ковры! Растащили материю на революционные подштанники! Подпоясались чужим муаровым шелком, набросали в парадный камин самокруток, да жженой соломы, и пошли по углам гадить!