В поисках исчезнувшего спутника она пересекла холл и немного поплутав, оказалась в зале поменьше, где возле стола, украшенного изысканной гастрономией и бутылями с зажигательной смесью местного разлива, уже суетилась пара нетрезвых русписов. Её появление их ничуть не смутило.
«Голодаем, мадам…» – непринужденно оправдался тот, что поэлегантней, пряча во внутренний карман блейзера пол литра непочатой «Адмиральской». Вселенская скука колыхались в его прозрачных, как водка глазах, устремленных на случайную свидетельницу кражи задушевного напитка.
«Талант! Не пропить его, не сменять на фантики», – ехидно заметила Артемида, все крепче утверждаясь во мнении, что чем писатель талантливей, тем он свободней от предрассудков. «И все же… не могу понять, как можно надеть клубный пиджак с засаленными джинсовыми порточками и тряпичными мокасинами на зернистой платформе! Все-таки разумно, что в эфир их по пояс запускают… и без водки. Хотя без нее им, небось, тяжко до дна души доныривать. А уж как с водкой нырять начнут – вызывай санитаров!»
Не замечая насмешливых ее глаз, «таланты» продолжали клевать со стола аки непуганые птицы: маслинки, сырок, рыбку. Они закусывали.
«Может и не писатели… – поморщилась Артемида. – Приличные люди сперва пьют, а после заедают, если есть чем. А эти наоборот».
Выяснить не удалось. Шум аплодисментов слишком явственно позвал ее к гостям, где возле кадки с пальмой, она, наконец, отыскала Натана.
– Ты бы мне рассказал кто здесь who ? – раздвигая пыльные листья искусственного дерева, поинтересовалась Артемида. – Это кто спит?
В полукресле, неплотно сомкнув веки, отдыхал мужчина заурядной наружности.
– Это хокку-мастер Трёшкин, – Натан понизил голос до шепота. – Талантлив, но невостребован, оттого горюет и пьет. А вот и оппонент его пожаловал. Ладно, ты приобщайся к прекрасному, а я сейчас вернусь.
– Как? Опять?! – зашлась возмущенным шепотом Артемида. – Ты меня бросаешь?
– Я быстро! А ты пока… дай вон, интервью что ли, – заметив человека с микрофоном, махнул в его сторону Натан.
– Какое интервью! Я ж в литературе, как таджик в филармонии… – не оценив шутки, запаниковала Артемида, в след убегающему Натану.
Тем временем оппонент шагнул на середину паркета, достал из нагрудного кармана сервировочную салфетку с бахромой, не спеша развернул и смачно, с обеих ноздрей сморкнулся, издав устрашающий звук похожий на рёв одинокого слона. Затем, не обращая внимания на окружающих, бережно свернул стилизованный платочек, и изящным движением двух пальцев отправил его обратно в карман.
– Я начинаю цикл под общим названием поwhoезия, заявил он и, сделав отрешённое лицо, неожиданно загнусавил:
на ле-бя-жа-ю ка-нав-ку
вы-пал бе-лень-кий пу-шок
о-ты-мел бом-жи-ху клав-ку
про-меж ста-туй ко-ре-шок
и у-же у-брать со-брал-ся
с глаз не-хи-трый ре-кви-зит
на…
– Кто пустил сюда эту маргинальную харю!!! – взвизгнул из-за пальмы, внезапно проснувшийся хоккуист Трёшкин. – А в амфибрахий?!!
Всё случилось с одного дубля. Выступающий поwhoет развернулся и cо словами: «Японпис! Банзай твою медь!» двинул Трёшкина в ухо.
Увлекая за собой целлулоидное дерево, Трёшкин, молча, сполз с кресла…
Пока переполошенные дамы кудахтали над желчным хоккуистом, уводимый под руки поwhoет, так и не успевший концептуально отыметь доверчивую публику, сорвал в знак солидарности несколько сиротливых хлопков и почти полную бутылку армянского коньяку, которую сунул ему в карман поклонник и которой он обрадовался не меньше, чем бюджетник «джек-поту».
Поверженного Трёшкина отволокли на софу. И чтоб не усугублять, всех тут же пригласили к банкету. Голодная публика, не мешкая, потянулась в сторону Столичного салата.
Если не считать пострадавшего хоккуиста и мужчину, оказывающего ему первую помощь, Ада, единственная из приглашенных игнорировала еду. Полускрытая пальмой она тихо осталась дожидаться Натана, там, где он ее забыл.
Огромный угрюмый мужик (даже в ночном кошмаре она не смогла бы вообразить, на которой из литературных нив пахал этот мамонт!) стоя перед софой на коленях, прижимал к лиловому, расцветшему экзотическим цветком уху несчастного хоккуиста, мокрый носовой платок.
– Кто? Кто привёл эту гадскую сволочь? Я тебя спрашиваю, кто? – дёргая за пиджак мрачного мамонта, не унимался Трёшкин.