– Да как тут поможешь, когда такое… – тяжело вздохнул Вадим Аркадьевич. – Хорошо, что появится возможность приехать нашим родным и его друзьям – их поддержка будет необходима…
Ольга Ивановна задумалась.
– Почему ты вдруг сделал вывод, что Серёжа вернётся в течение недели?
– Не могу объяснить – предчувствие. Ты заметила, что он в последнее время раздражительный?
– Да, есть такое. Думаешь, это – предвестник?
– Думаю, он влюбился.
– Влюбился?! – Ольга Ивановна взглянула в глаза супругу. – При чём тут тогда раздражённость?
– Он разрывается между нами и Ингой.
– Считаешь? – задумалась Ольга Ивановна.
– Это ещё не вывод, Оля, а всего лишь предположение. Несколько мелких моментов, которые дают лишь мутный силуэт этой догадки.
– Что ещё?
– Смена настроения до и после прогулки; вспомни, с какой охотой он идёт на прогулку и с какой миной возвращается. Да и когда мы с ним сидим и он рассказывает, что произошло за день, то меня не покидает ощущение недосказанности. А о чём он может не рассказывать? О своих интимных переживаниях.
– Вот как, – Ольга Ивановна была растеряна.
– Красивая девушка, с которой они встречаются каждый день, физиологические потребности, весна, образ жизни, какой у Серёжи сейчас: всё это пробуждает в нём известные чувства…
– Но как это всё увязывается с тем, что Серёжа вернётся к нам? Может случиться наоборот – он из-за своих переживаний будет цепляться за эфемерное… Захочет жить в своём выдуманном мире…
– В том и дело, что эфемерное… Рано или поздно эфемерное уступит место реальному… Я думаю, в этом и кроется причина его раздражительности. А ещё я прихожу к выводу, что Инга – это завуалированный образ Веры. Именно её не хватает Сергею. Отсюда женский образ фантома… Вместе с этими чувствами в нём пробуждается прошлое…
Вадим Аркадьевич сильнее прижал к себе супругу. Ей нужно сейчас отдаться своим чувствам – выплакаться; такое нельзя держать в себе долго. Каждый день как в ежовых рукавицах.
Глава двадцать седьмая
Ночь пятая
У Сергея бывает так, что, проснувшись среди ночи, он начинал обдумывать свою новую идею, пришедшую накануне. Что говорить – увлекал его этот процесс, во время которого рождались всё новые и новые идеи. Это для него радостное время. Бывало, он шёл в свой кабинет и до самого утра работал; самое продуктивное время – глубокая ночь.
А сейчас шок опутывал сознание. Вся его, Сергея, мировая механика, все теоретические выкладки предстали перед ним, осознались во всей своей пугающей пустоте.
Он – лишь биомашина, приводимая в движение многочисленными плюсами и минусами материи. Не существует никакой воли, а есть стечение обстоятельств. Таково короткое эссе его научных работ.
Казалось, в этом мире нет ничего тёплого и душевного – всё это ушло; от безвозвратно потерянного щемило в душе. Сергей мысленно блуждал по этому холодному космосу и чувствовал себя непричастным к окружающему миру. Пустота всеобъемлющая.
Хотелось сопротивляться этому миру, но не было сил от незнания, что делать.
«Бог! Помоги мне!»
Совершенно неожиданно родился в душе Сергея этот крик.
Казалось бы, научная теория, которой Сергей посвятил так много времени, напрочь отвергает Его. Ведь душа человека – лишь информационный массив, не более; так ведь?
Хм… Как он был увлечён работой! Как хотел поделиться своими мыслями с миром! Это был бы прорыв в лечении многих психических заболеваний!
Теперь это всё не имеет значения. Пустота всеобъемлющая. Мысли о теории колючи, как синеголовник. А между его стеблями колышется паучья сеть, в которую попал Сергей.
«Бог! Помоги мне!» – этот посыл его души расходился вибрациями по нитям сети в поисках гармонии, как атомы первовещества посылают друг другу свои сигналы.
Такого морального падения Сергей ещё никогда не ощущал. Ему сейчас очень хотелось чего-то светлого, душевного. Он хотел опоры; чтобы Бог услышал его крик души, спас…
А пока чёрное Нечто камнем придавило сердце.
Сергей сел на кровати, понуро опустив голову. Он ощущал себя сидящим на самом краю Вселенной, свесив ноги в самую бездну.
С минуту он прислушивался к своему и окружающему миру. Потом пустой сосуд его души начал заполняться – воспоминания неумолимо, как тягучая смола, стали течь на дно. Да! Вот тот самый огонь, из-за которого он боялся ворошить прошлое; ещё горит. Значит, он ещё – человек, значит, ещё существует, коли снова больно…
Вера прихорашивалась у зеркала. Её одежда, входящая в контраст с домашним уютом, и еле уловимый запах духов навевали чувство, какое бывает перед скорым отъездом.