Но встречи с Вами избегаю.
Губы Димы скривились в улыбке.
- У нас ничего нет, Влад, - он отнял руки от лица и потянулся к его губам. Целуя мягко, нежно, благодарно. – Нет ничего, кроме этого «сейчас».
- И не будет, если мы сами его не сотворим, Бикбаев, - Влад лбом касался его лба и шептал, шептал в невесомые поцелуи. - Мы же бойцы, Димка, ты и я, неужели мы просто так будем… Неужели мы с тобой так ни к чему и не придем?..
В ответ Дима только молча погладил ладонью его щеку. Максималист Владиус… К чему они могут прийти? К жизни на разных полюсах? К редким встречам пару раз в год, а все остальное время – разорванное сердце? Кто не выдержит первым? Кто захочет большего? Это ведь даже не любовь. Это отчаяние. Влад поймал его своим теплом, своей заботой. Как когда-то. Но то время уже не вернуть.
- Я завтра улетаю, Влад…
- Но ты же прилетишь снова, черт подери, Дима… - тот медленно отступил назад и сел на стул. Мысль была страшной. Пугающей. Не хочет. Просто не хочет. Что ж… - Прости. Я не имею права настаивать.
Но и драться один за двоих он не может тоже.
Заставить себя подняться было трудно, но необходимо. Пусть… Пусть он не знает, что сказать и что случится завтра, он не может потерять Влада. Не так. Не сейчас.
- Влад… - шаг вперед и на корточки перед ним, опираясь ладонями о его острые коленки. – Я не хочу ничего обещать. Я не хочу давать надежду, которую, возможно, не смогу выполнить. Соколовский… - с силой по ногам вверх, - Я не хочу тебя терять. Но и будущего не вижу. Давай поговорим об этом, когда я вернусь. До премии, во время нее или после – плевать когда, но поговорим.
- Только не сбегай больше ТАК. Лучше пошли. Лучше раз и навсегда вышвырни. Только не исчезай ТАК, Дима. - Глухой непослушный голос. Совсем чужой. Не его. И просить об этом мучительно. Но лучше раз и навсегда расставить точки, чем всю жизнь мучиться и не знать, что могло быть и что так и не случилось.
- Хорошо, - улыбка у Димы вышла кривой. – Но знаешь… Это тебе нужно было послать меня тогда, в том баре. На хер. Как я и говорил, - в «грозовых» глазах заплескалось что-то нечитаемое, отчаянное. Он вскинул голову, ловя взгляд Влада, мягко коснулся губ и встал. – Спасибо, но сейчас, наверное, тебе лучше уйти. Мои истерики – не самое приятное зрелище на свете.
- Не вопрос, - еще одно касание и все. - Только я тебя послал. На хер. Правда, попал на твой. И не могу сказать, что мне это не понравилось. Ладно, до следующего «когда-нибудь», Димка.
- Мазохист несчастный, - проворчал Дима, даже не пытаясь скрыть светлой, но грустной улыбки. – Я сделал тебе больно тогда. – Кивок, легкое пожатие пальцев и до двери… - Спасибо за заботу, Вла… диус… Действительно – спасибо.
Влад поцеловал его. Взглядом. Коснулся губ, погладил высокую скулу и спрятал взгляд за светлыми ресницами.
- Увидимся, Димка.
- Увидимся… - эхом вслед. Лифт, гул, тишина. Дима пару мгновений просто стоял на пороге номера, а потом, вытянув карточку из прорези, как был – босиком и в одних штанах, пересек коридор и постучал в покрытую лаком дверь. Плевать… Если он сейчас останется один, то шагнет из окна.
Гельм открыл ему не сразу. На мгновение Дима даже подумал, что тот уже спит и не слышит или куда-то ушел, но, в конце концов, замок щелкнул и дверь открылась.
- Дима?.. – Гельм смотрел на него, чуть щурясь, в одних только висящих на косточках штанах и босиком. Взгляд Димы скользнул по вытатуированному сердцу внизу его живота и скользнул вверх. Глаза в глаза долгую минуту, и Гельм молча посторонился, пропуская его внутрь, а сам вернулся туда, откуда Дима его поднял – на мягкий диван перед большой плазмой.
Плотно задернутые портьеры, выключенный свет и только телевизор…
Бикбаев криво усмехнулся и, бесшумно ступая, дошел до дивана. Опустился на сидение, а потом просто лег, вытянувшись и устроив голову на острых коленках финна. Тот замер, словно окаменел, но Дима уже не почувствовал этого. Его затрясло, заколотило. Он сжался, давя рвущийся наружу полустон-полурык. Зажмурился и вдруг расслабился, почувствовав, как в волосы вплелись тонкие прохладные пальцы, перебирая прядки. От них пахло табаком и чем-то еще неуловимым. Чем-то, что растворяло засевшую иглой в сердце боль. Успокаивало, убаюкивало. Мерное бормотание телевизора, тихий шелест кондиционера... Ни слова, ни звука. Только дыхание, запах табака и ласковые, почти нежные касания. Просто кто-то рядом. Кто-то, кого можно почувствовать, в чье тепло можно закутаться. Кто-то, с кем можно просто помолчать. И даже ноющее сердце уже не рвется вслед тому, кто ушел. Оно тоже боится одиночества…