— Я не знаю. Знаю только, что к ВАМ он вернется. Думаю, как только он найдет выход, он просто покинет страну.
— Как мало ты его на самом деле знаешь. Ему и здесь не к кому идти. Ты был единственным человеком за эти несколько лет, — выдохнул Гельм, а потом, бросив короткое «если что-нибудь узнаешь — дай знать», отключился.
Влад медленно вернулся к подъезду и сел на припорошенную снегом скамью. «Если узнаешь что-нибудь»?..
Смех вырвался из груди, разнесся по промерзшему двору каркающим эхом. Куда сбежать из этого мира, чтобы не преследовал его пустой горький взгляд Димки? Чтобы не впивались в душу слова Гельма?
Сменить адрес. Сменить телефон. Переехать из дома, с которым связано столько воспоминаний. Отправить Димкины вещи куда-нибудь, по почте, до востребования. Он не вернется. Не простит. Уехать. Сбежать. От самого себя не сбежишь, но хотя бы попытаться можно. Хотя бы попытаться.
Он был прав — затеряться оказалось слишком легко. Достаточно было спуститься в метро, как невзрачные субъекты, бодро чапающие за ним следом, принялись бестолково метаться по перрону в то время, как он сам уже отъезжал в электричке.
В другое время и другой день он назвал бы свой поступок самоубийством. Но еще слишком хорошо помнил, насколько безразличны друг другу люди в московском метро. Опасаться быть узнанным здесь не стоило. Но нужно было решить, что делать дальше. Возвращаться… Он не хотел видеть ни Влада, ни Гельма. Еще пару лет назад он бы добавил еще и «никогда», но эта жизнь научила его не разбрасываться такими словами. К тому же он слишком хорошо знал собственную эмоциональность. Где его не будут искать и где… этот псих его не найдет? А ведь этот тип реально напугал Гельма, раз уж тот сам приехал уговаривать Влада. Да и квартира Соколовского — последнее место, куда бы продюсер его добровольно отправил. Значит, опасность действительно есть, и она не надуманная. И ею пренебрегать нельзя. Черт… У него просто нет никого. Совсем никого.
Рядом с ним освободилось место, и он шмыгнул в уголок, надвинув капюшон поглубже. Кольцевая. Он может кататься по ней до закрытия метро. Хватит, чтобы решить, что делать дальше. И хорошо, что здесь его дорогущий, навороченный телефон ни хрена не принимает сигнал. Дима хмыкнул, потянулся к мобильнику, но потом передумал. Если на него самого здесь никто внимания не обращает, то на эту вещичку обратят точно. А ему только проблем со шпаной и «щипачами» не хватало. Черт…
И все-таки… Куда?
*****
Это было странное ощущение. После солнца Калифорнии — унылые пейзажи Пенсильвании. Но сейчас это было именно то, что ему было нужно. И можно не смотреть на суетящихся людей. И на украшенные стойки аэропорта. У него нет Рождества. И Нового года… тоже. «Я хочу, чтобы этот Новый год ты был со мной…» Дима только мотнул головой и стиснул зубы. Все, хватит. Пора забыть. Черт, и где Брен?
… Решиться позвонить когда-то лучшему другу Гельма было нелегко. Сомнения, вопросы… А вдруг он ошибся и это не к нему ездил тогда Гельм? Или они так и не помирились? Вопросов действительно было много, но за спрос по ушам не бьют, а на тот момент это казалось единственным приемлемым выходом.
Брен ответил. Выслушал путанные объяснения Димы, который, как казалось, забыл вдруг английский, а потом бросил короткое «Я буду тебя ждать», и отключился…
И вот Дима здесь. Одна пересадка, два перелета. И надежда, что Брен его все-таки встретит. И это будет именно он, а не Гельм.
— Дима? — мягкий акцент, немного непривычно твердое «д», и тяжелая рука на плече. Дима резко развернулся и невольно улыбнулся, выдыхая. Брэндон Коул, или просто Брен. Да, это он.
— Здравствуйте.
— Здравствуй, — Брен, который сейчас не казался тем сорвиголовой, которого могли лицезреть все желающие в Интернете, отобрал сумку с наспех купленными в первом попавшемся магазине вещами и, чуть приобняв его за плечи, повел за собой. — Ну и наворотил ты дел, парень…
От тепла его ладони и ставшего внезапно мягким голоса Дима чуть не расплакался…
*****
…- Не надо. Пожалуйста. — Дима почти рычал, но изменить ничего не мог.
— Дима, ты ведешь себя, как ребенок. Это не может больше так продолжаться.
— Тогда дайте мне время, чтобы уйти, — Дима отвернулся к окну, кусая губы. Рождество было неделю назад. Семья Брена и его друзья приняли его очень тепло, и на какое-то время он даже забыл о своих проблемах. А сегодня 31 декабря. Новогодняя ночь. Здесь, в Америке, этот праздник не отмечают с таким размахом, как в России, но это и к лучшему.