Влад расселся на заднем сидении и, запрокинув голову, закрыл глаза. Это только глюки. Гельм… его не может здесь быть. Это только глюки. Завтра будет лучше. Непременно.
24.
— Ты стал слишком много курить, — как бы между прочим заметил Гельм, хмуро провожая взглядом очередную сигарету, выплывающую из пачки.
— На себя посмотри, — огрызнулся Дима, а потом виновато выдохнул: — Прости…
— Тебе настолько плевать на свое здоровье? — Гельм словно и не слышал его слов.
— С чего вдруг такая забота о моем здоровье? Раньше тебя это не заботило, — ехидно отозвался Дима, прикуривая. День был тяжелый. И, вопреки словам Гельма, курить он стал ничуть не больше. Просто раньше его лимит был растянут на день. А теперь он курит в основном вечером, то есть у Гельма на глазах. Наверное, идея «общего» дома таки была не особо удачной. И плевать, что кроме них здесь живет еще куча народа. Все равно общается и видит он в основном только продюсера. И как только еще в СМИ не начали задаваться вопросом, а не спит ли Дмитрий Берг со своими продюсером. Вот тема была бы…
— Раньше это хоть как-то заботило тебя самого. Ты перестал спать. Такими темпами ты загремишь в больницу с физическим истощением.
— Ну так корми меня с ложечки и пой колыбельные на ночь, — Дима сам себе напоминал истекающую ядом змею, но остановиться не мог. — А вообще… Мне плевать.
Гельм встал рядом и тоже прикурил, глядя на то, как садовник украшает гирляндами сад к наступающему Рождеству.
— Влад здесь, — после долго молчания глухо произнес он.
Сигарета застыла в воздухе лишь на пару секунд.
— Мне все равно.
— Хорошо, — Гельм усмехнулся почти открыто. Кого Дима хочет обмануть? — Потому что тогда тебе будет и все равно на то, что он, похоже, подсел на какую-то дрянь.
На этот раз сигарета сломалась.
— Лжешь.
— Нет, — Гельм спокойно выдохнул струйку дыма. — Я видел его сегодня, разговаривал с ним. Он был вполне адекватен как человек, который уже успел принять «колесо», но оно еще не совсем разошлось. Я видел такие же глаза в зеркале, Дима. И я знаю все симптомы.
— И… где же ты его видел?
— В павильоне. В нашем павильоне.
Дима ощутимо вздрогнул. Влад был так близко?! Или… Гельм врет? Говорит всякую ересь только, чтобы его встряхнуть. Влад не мог… Только не он!
— И что же он там делал?
— Заблудился, — любезно пояснил Гельм и затушил недокуренную сигарету. — Кажется, у него были съемки по соседству. Ладно… Завтра концерт. Так что будь добр пойти и выспаться.
— Да, папочка, — автоматически отозвался Дима, и Гельм вышел, напоследок взъерошив его волосы. Дима что-то фыркнул ему вслед, затушил свою сигарету, а потом как-то странно и бестолково засуетился. Встал под душ и минут пять просто смотрел в стену. Вышел из ванной, забыв одеться или хотя бы обернуть полотенце вокруг бедер. Так и дошлепал до своей спальни голышом. Не включая свет, разбирал постель в темноте. И вспомнил о том, что даже не надел белье, когда уже юркнул под одеяло.
Пару минут просто лежал с открытыми глазами, а потом его затрясло, и тело словно свело в судороге. Как будто закончилась программа выполнения минимальных действий. Завод для робота закончился. И проснулся человек.
Боль, тоска, обида, нежность и… страх. Огромный, всепоглощающий страх за голубоглазого мальчишку. Дима слишком хорошо знал, слишком часто видел тех, кто начинал так же, как Влад. Сначала «легкие» наркотики «для веселья» и железобетонная уверенность в том, что можешь бросить в любой момент. А потом… это ломает тебя, в конце концов.
Дима зажмурился, пытаясь успокоить собственное расшалившееся сердце и взять под контроль дыхание. Он перестал «ночевать» в Интернете, как только ушел из дома Соколовского. Ни новостей, ни сплетен, ни слухов. Ничего. Он хотел избавиться от самой памяти о нем, но… Сердце упорно не желало ничего забывать. И воскрешало, воскрешало в памяти тихое «люблю тебя». Как узнать, были ли правдой эти слова? Или все-таки не стоит? Незачем рвать сердце еще раз. Он и так его еле залатал.
Дима выдохнул и встал. Потянулся к планшету, который оставил в верхнем ящике, вытащил, включил и, пока тот загружался, попытался хоть немного разобраться в себе. Зачем он вообще это делает? Зачем собирается снова лезть в то, что давно похоронил? Ответ пришел быстро. В память о том солнечном голубоглазом пятнадцатилетнем мальчишке. О том парне, с которым он так пусть недолго, но был рядом, грелся его теплом.