— Я замкнулся. Практически не разговаривал ни с кем. Жил в собственном мире жгучей злости и непонимания. А потом твои родители приехали. Без тебя. Не знаю, почему так, но Виктория очень пристально разглядывала меня тогда, сидя за столом. А потом отвела в сторону и задала прямой вопрос, — тоска в его голосе и воспоминания о маме убивали меня. — Она единственная обратила на меня внимание, Тиф. Когда моим предкам было плевать, твоя мать беспокоилась обо мне.
Горючие слезы обжигают слизистую. Пульс заходится, как сумасшедший, доводя все системы жизнеобеспечения до катастрофических сбоев. А Киллиан продолжает говорить:
— Она стала чаще приезжать. Сначала сама, потом с Итоном и тобой. Но мне было плевать на всех, кроме нее. Я был закрыт для своей семьи, но всегда ждал ее. Братья не понимали, что случилось. Мама не могла до меня достучаться, а отец, когда до него, наконец, дошло, что что-то происходит, попытался со мной поговорить. Но было поздно.
— Ты поэтому так относишься к нему? — рассматриваю родные глаза, которые не выражают ничего, кроме отвращения.
— Нет, Солнце.
— Тогда что между Вами произошло?
Пауза, повисшая между нами, создавала какое-то чересчур гнетущее положение вещей. Я пыталась понять эмоции, сквозившие на красивом лице, но отчЯ́яётливо видела только одну — ощущение ненужности.
— В одну из сор они так громко кричали в отцовском кабинете, что мне было слышно в другом конце дома. Как сейчас помню — был дождливый вечер, долгожданный, — Киллиан провалился глубоко в воспоминания, и я не мешала ему. — Я сидел в дальней комнате, читая именно эту книгу, — он кивнул в сторону потрепанного экземпляра, — и услышал истошный крик мамы. Неосознанно подорвался и летел туда, в решении распахнуть дверь и прекратить все это дерьмо. Пока не услышал голос Ричарда Ховарда и то, что он говорил.
— Что же? — напрягаюсь и готовлюсь к тому, что мне это не понравится.
— Если бы он знал, что произойдет, то никогда бы не согласился взять ее и ребенка.
— Подожди… — не могу поверить собственным ушам. — Это же не значит…
— Ты все правильно поняла, Солнце, — Киллиан грустно улыбается, а у меня в этот момент сердце раскалывается пополам. — Ричард Хоггард не мой отец. И, судя по всему, никогда не хотел быть им.
Глава 35
Don't Forget About Me — Emphatic
Киллиан
— Но… Не понимаю… — Тиф трясет головой и часто моргает, пытаясь совладать с накрывшим ее шоком. — Но ведь… Боже, Киллиан, да это же невозможно!
— Возможно.
— Я знаю вашу семью столько лет! Я всегда видела, как Ричард относится к тебе! Не может ему быть все равно! Не может! — она обхватывает мои щеки своими холодными ладошками и притягивает вплотную. — Он вырастил тебя. Окружил заботой. Даже если он не твой родной отец, он все равно был им.
Молчу и сверлю взглядом женское взволнованное лицо. Вижу, как лихорадочно она топит за старшего из Хоггардов, и понимаю, что не смогу сказать всего. Не смогу разрушить ее представление о реальности тем, какой дерьмовой и насмешливой может быть судьба.
— Тебя не было в нашей жизни четырнадцать лет, Солнце. А это большой срок. Ты не знаешь всего, и, поверь мне, лучше и дальше оставаться в неведении. Единственное, что нужно понимать — у меня есть причина так относиться к отцу. Просто прими это.
— Но…
— Тиф, — касаюсь пальцами розовых губ. — Ты мне веришь?
— Да.
— Тогда давай закроем эту тему. Пожалуйста, — я редко когда прошу кого-то. Обычно пру напролом, не считаясь ни с чьими интересами, и Тиффани это знает. Именно поэтому быстро кивает. — Я хочу закончить с тем, о чем начал говорить в самом начале.
Барлоу не двигается. Только быстрые движения ее груди под моей футболкой выдают колоссальное напряжение девушки.
— Виктория стала огромной частью моей жизни. Она подарила мне свой собственный экземпляр "Мастер и Маргарита", называя эту книгу особенной. Так она хотела показать мне, что я такой же. По крайней мере для нее, — жар воспоминаний жалил грудь, болью отзываясь во всем теле. Я безмерно по ней скучал. — В один из зимних вечеров, когда ваша семья гостила у нас, ты бесилась на заднем дворе с парнями, отцы как обычно решали мировые проблемы, а мама в очередной раз предавалась унынию. Тогда твоя мать нашла меня в, ставшем в последствии, моем крыле. В той комнате, где сейчас живёшь ты. Я рыдал, словно ребенок, хотя я по сути и был им, но мне пришлось быстро повзрослеть, — вижу слезы в глазах Тиф и снова морально умираю. — Это был предпоследний раз, когда я плакал. Тогда-то я и рассказал Виктории все, что произошло. Без утаек и уверток.
— И что случилось после? — шепчет Барлоу, разгоняя мурашки по моему телу.
— А потом был грандиозный скандал. Ты, наверное, и сама прекрасно помнишь, — девушка кивает, а я продолжаю: — не знаю, что стало причиной: моя исповедь или что-то иное, но после этого пути наших семей разошлись.
Останавливаюсь, чтобы перевести дыхание. Вглядываюсь в лицо Тиффани, которая так похожа на мать, и, наконец, позволяю себе полностью отдаться захлестывающим эмоциям. Не контролировать каждое движение и слово, каждое действие и мимику, а просто проживать всё то горе, от которого я закрылся много лет назад.
— Даже после того, как родители перестали общаться, что отразилось и на нас, Виктория не бросила меня, — тянусь к конверту, лежащему на тумбе поверх книги, и протягиваю Барлоу. Она дрожащими пальцами забирает у меня потертую бумагу и долго разглядывает такой знакомый почерк. — Максимиллиан сам приносил мне письма, минуя отца. Он разбирал почту и сортировал по адресатам. За столько лет в нашей семье он слишком хорошо всех изучил. И я был ему благодарен за это маленькое неповиновение.
— Я и забыла, как красиво она выводила буквы, — из глаз Тиф, уже не скрываясь, бегут слезы, и почему-то это зрелище, вкупе с моим собственным пожаром, оставляет в душе только пепелище.
— Она писала мне так часто, как могла. Рассказывала про все, что происходит у вас, очень много говорила о тебе и спрашивала каждую деталь обо мне. Я сам организовывал отправку ответных писем. Так и поддерживали связь. А это держало меня на плаву. Пока в один момент я не получил ответа.
Воспоминания тех дней буквально уничтожают. Тиф закрыла лицо руками и тихо заскулила, пытаясь сдержать истерику. Нежно притягиваю к себе хрупкую фигуру и целую мокрые от слез ладони, обнимаю узкие плечи и утыкаюсь носом в бархатную шею.
— Я не понимал, что происходит, пока не увидел твоего отца на пороге нашего дома после прошедших лет. И тогда я осознал, что случилось что-то страшное.
— Маму убили, — всхлипывает Тиф и роняет голову мне на плечо, крепко обнимая, будто ищет защиты. Облакачиваюсь на спинку и прижимаю девушку к себе, пытаясь забрать ее боль, разделить с ней, но во мне собственной плещется через край.
— Убили, — хриплю не своим голосом, поглаживая мягкие девичьи волосы. — Тогда я плакал в последний раз. Что-то сломалось во мне. И я стал тем, кем являюсь по сей день.
Барлоу немного отстраняется и снова встречается со мной воспаленными глазами.
— Именно поэтому ты занимаешься тем, что вне закона?
— Я слышал много разговоров в те дни. И много предположений, которые расходились с официальной версией полиции, Солнце, — вытираю пальцем солёную каплю, спускающуюся по розовой щеке, — мой отец копал слишком глубоко, благодаря своим связям. И все действительно не так просто.
— Я знаю, — удивлённо вскидываю брови на Тиф, а она утирает слезы тыльной стороной ладони и снова прожигает своей непоколебимой уверенностью в собственных словах. — Я подслушала, как отец говорил с кем-то по телефону. Прошло больше года после смерти мамы. Он громко кричал и обвинял человека на другом конце провода в том, что с ней случилось. Я не знаю деталей, Киллиан. Но я уверена, что все, что тогда произошло — точно не нелепая случайность, как пытались выставить это полицейские.
— Знаю, Солнце, знаю, — снова притягиваю к себе свою женщину и ласково обнимаю. — Даю слово, что все выясню. И каждый, кто причастен к убийству Виктории, понесет наказание.