Часть 1. Грета
Любовью чужой
Горят города
Извилистый путь
Затянулся петлей
Когда все дороги
Ведут в никуда
Настала пора
Возвращаться домой.
© Би-2 feat Oxxximiron – Пора возвращаться домой
Глава 1
Пауза. Затяжка. Дым.
Пауза. Вдох. Затяжка. Выдох.
– Генри, передай дальше, – пауза, выдох. Туман растворяется в воздухе.
Облако дыма, руки с въевшейся грязью выползают из него, будто серые щупальца из тумана. Пыльный бетонный пол, вонь канализации, гниющая еда в пластмассовых тарелках.
– Люси, подай еще.
Люси. Оборачиваюсь: испачканное лицо, серые глазки. Повзрослевшие слишком рано, они смотрят сквозь меня, будто бы видя самую мою суть.
Пол до мерзости грязный, липкий, пыльный. Приподнимаюсь на локте, еле ворочаю языком.
– Иди спать, мартышка, – шепчу едва слышно, хочу протянуть к ней руки и прижать к себе, но Люси все слышит, чувствует и смотрит на меня слегка раздраженно. Напрасно продолжает взрослеть.
– Генри, передай дальше, – стряхивая пепел на тарелку с обглоданными костями, достаю из пакета просроченную куриную ножку и протягиваю тому, кто позади меня.
– Лучше поешь.
Чак хмыкает и смеется булькающим смехом, будто я вспомнила хорошую шутку. Жаль его. Эх, Чак. Всего на полгода младше меня физически, лет на пять морально. Он выше меня на две головы, ужасно длинные руки и ноги занимают треть комнаты, тело распластано, будто амеба, по полу. Грязная улыбка.
Вдох. Затяг. Выдох. Дым.
Следующий вырывает курятину из рук Чака и вгрызается в нее зубами с отвратительным чавканьем. Черри. Мулат. Курчавые волосы, раскосые глаза. Уминает ножку в два укуса, жир течет по его подбородку, капает на рубашку. Я кривлюсь от отвращения, тихо ругаюсь на него, в ответ – лишь ехидный оскал. Толкаю следующего.
Хьюстон, братец Люси. Похожи, как две капли воды, хотя он на четыре года старше. Даже зевают одинаково. Сам уже в отключке. Спит и прижимает к себе пакет с травкой – его добыча.
Он не проснется, спит очень крепко, потому что работает больше, чем мы все вместе взятые. Мечтает выбраться в большой мир.
– Люси? – снова поворачиваюсь к девочке, она не смотрит на меня. Не любит, когда я за старшую, – пора закругляться. Помоги мне все собрать, – молчание, – слышишь меня, мартышка?
– Не называй меня так, Генри.
– Хорошо, извольте поднять зад и разгрести весь этот хлам, госпожа королева Британии.
Усмешка. Полусмех-полусопение со стороны накуренного Чака.
Люси поднимается, смотрит на меня своей недовольной веснушчатой мордочкой и глазами-пуговками, протягивает мусорный пакет. Я беру его и быстро прохожу мимо отключенных от мира сего тел и собираю остатки «праздника». Кто был на что горазд: дешевый косяк или какое-то пойло. Пожалуй, только я несу в дом еду. Что отмечаем? Смогли прожить еще неделю. Смогли продержаться еще один день.
Темный коридор, единственная лампочка. Бесконечность подземных коммуникаций – наш единственный дом. Иду, еле передвигая ногами. В одной руке несу пакет, другой волочу Люси. Как ни странно, она не сопротивляется. Недовольно сопит, но продолжает липнуть ко мне: боится темноты, будто маленький ребенок.
Вскоре коридор заканчивается, начинаются наши покои: несколько бедных спальных отсеков, света в которых чуть больше. Люси отцепляется от меня и, как зомби, пробирается в свою палатку. Я залезаю следом. Девочка едва падает на ворох одеял и уже начинает посапывать. Прикрываю ее дырявым пледом, воняющим сыростью, и откидываю с веснушчатого грязно-золотистые пряди.
Улыбаюсь. Так, чтобы никто не смог заметить, даже если бы постарался. Мы все здесь так улыбаемся.
Выхожу из каморки и снова ныряю в коридор. Этот – последний. За ним – выход на свалку, в холодную ночь, к небу. Выхожу наружу и чувствую лед воздуха, пробивающегося сквозь одежду. Зашвыриваю мешок с мусором подальше. Замираю. Оглядываюсь.
Звезды.
Ноют руки в ссадинах, но я цепляюсь за ржавые балки и карабкаюсь вверх. Чем ближе к небу – тем лучше. Ноги сами нащупывают перекладины лестницы.