Мы дышим в унисон, и теперь, кажется, оба обо всем забываем, и правда наконец-то меня не волнует. В эту секунду я – это я, а не то, что со мной когда-то случилось, не то, что со мной сделал кто-то другой.
Мы опускаемся на кровать, Адриан стягивает одежду и с меня тоже, я снова плачу. Он сцеловывает слезинки с моих щек и просит больше никогда не плакать, и я честно обещаю ему это.
Секунда, одно лишь мгновение растягивается на километры кинолент в моей памяти. Взрыв. И мы становимся единым целым.
Мы – единственные живые, дышащие, чувствующие существа в этом мертвом океане.
И у нас есть то, ради чего стоило выживать.
***
«Тебя зовут Томас», – я закрываю глаза и говорю это внутрь своей головы.
«Да», – его голос звучит в моем подсознании, и на обратной стороне век вырисовывается улыбка Чеширского кота. Томас очень на него похож.
– Привет.
Мне приходится снова открыть глаза, я щурюсь от яркого солнечного света. Я стою на пороге дома, передо мной два брата, один из который на две головы выше другого. Коротышка Ади держит аквариум с рыбкой в одной руке и машет второй. Он улыбается во все тридцать два зуба.
– Привет, – говорю я.
– Меня зовут Адриан.
– Грета.
Он протягивает мне руку, я краснею, пожимая ее, а Адриан улыбается еще шире. Томас же не говорит ни слова вслух, проходит мимо меня в дом без приглашения. Он уже знает, что ему скажут. Том знает все.
– Адриан, – тихо говорю я, и по телу пробегает неприятный холодок, я крепко зажмуриваюсь, пытаясь прогнать картинку из детства, но никак не выходит. Адриан переворачивается на бок и утыкается носом мне в шею, его дыхание становится тихим и размеренным, я прижимаюсь к нему поближе, пытаясь согреться, но не выходит. – Я должна... должна кое-что тебе рассказать.
Ком застревает в горле, желудок сводит от страха. Адриан приподнимает голову и смотрит на меня, я же отвожу взгляд и натягиваю одеяло до подбородка.
– Люси не все рассказала тебе о том, что произошло на острове. Мы многое узнали, Адриан, все это связано с Томасом, он...
Снижу слышен стук, за которым следуют голоса.
Адриан подпрыгивает, словно ошпаренный.
– Черт-черт-черт... это отец.
Я застываю на месте. Сердце громко стучит в висках, ни мысли, ни тело меня не слушаются. Адриан быстро одевается, а я все еще не могу пошевелиться.
– Будь здесь, – говорит он мне. Я заставляю себя подняться и потянуться за одеждой, все еще сидя на кровати, а потом отворачиваюсь, смотрю в стену, теряюсь в прострации.
Вижу лишь боковым зрением, как Адриан пятится к окну. Оглядываюсь на секунду.
– Поправь воротник у рубашки, – говорю я и снова отворачиваюсь.
Раздается хлопок. Моя голова мгновенное пустеет, мир расплывается перед глазами, и, кажется, то мгновение, пока я поворачиваюсь, затягивается надолго. Пока я подскакиваю на ноги, пока медленно взрывается мое сердце, пока я падаю на колени, пока начинаю кричать, проходит вечность.
На полу у окна – осколки стекла. В самом окне дыра от пули.
На моих руках кровь.
Я не понимаю, что происходит.
Я не понимаю, как это происходит.
Весь мой мир взрывается, горит, весь мой мир пронизан криком, который срывается с моих губ бесконечной лавиной страха. У меня пропадает голос. Я все еще слепо шарю руками перед собой, переворачивая Адриана на бок.
У него закрыты глаза. Кажется, он не дышит. Он уже потерял столько крови, что вся моя одежда, кажется, пропитана ею насквозь.
– Нет, пожалуйста, нет... – хриплю я, раздирая свое горло. Так сложно выдавить хоть звук.– Нет! Нет, нет!
Страх имеет форму. Он липкий на ощупь, он выжигает дыру в моей груди, он выворачивает меня наизнанку. Мне так страшно, что я не могу плакать. Мои слезы сейчас – это кислота, и она льется вовнутрь, а не наружу.
Страх – это слишком больно.
Андерсон вбегает в комнату и кидается к Адриану, даже не замечая меня.
Чьи-то руки хватают меня сзади и оттаскивают от лужи крови. Я успеваю обернуться и вижу, как бледнеет лицо Лероя, что держит меня, словно в тисках. Я безвольно повисаю на его каменных руках и неотрывно смотрю на расслабленное лицо Адриана, словно завороженная.
Оно сильнее всего залито кровью.
Я ничего не слышу. Слишком много людей забегает в комнату, слишком много голосов, и крик Андерсона громче всех. Он красный, как рак, то ли от злости, то ли от того же страха, что пожирает и меня. Он меня все еще не видит, будто не хочет замечать.
Я не слышу, что он говорит.
Лерой пытается вывести меня из комнаты, но тут я выхожу из оцепенения и начинаю сопротивляться.