– Нет! Я должна знать, что с ним, я должна быть с ним!
Лишь немногие оборачиваются на мой крик, а Лерой совершенно непреклонен. Он выволакивает меня в коридор и тащит вниз по лестнице. Я уже сдаюсь и соглашаюсь сама плестись за ним, но он меня не отпускает, будто боится, что я сбегу.
Он отпускает меня, только когда мы оказываемся в гостиной. Мы смотрим друг на друга. Я – вся растрепанная, одичавшая, в крови. Лерой берет с тумбы стопку салфеток и протягивает мне, и я начинаю тереть уже засохшие пятна на своей коже.
Лерой наливает мне воды и кивает в сторону дивана.
Я сижу и смотрю на свои руки. Изучаю каждую трещинку, ранку, царапину. Кожа становится совершенно сухой и безжизненной. Я закрываю глаза.
Картинка за опущенными веками – поцелуи Адриана. Его руки, нежно скользящие по моему телу, его тихий приятный голос, обрываемый частым дыханием и бессмысленностью слов. Слезы прорываются наружу, и я сгибаюсь, обхватывая руками колени. Я плачу и не могу дышать.
Надрывно пытаюсь втянуть в себя воздух, но никак не выходит. На глазах застывает мутная пленка. Тело бьет крупная дрожь, и когда все же получается сделать вдох, я захожусь приступе кашля и какого-то животного отчаянного воя.
Я не знаю, что мне делать дальше.
Шаги приближаются. Люди идут на первый этаж, я так резко подскакиваю на ноги, что в глазах темнеет и кружится голова.
Адриана несут на носилках по лестнице. Лерой прикрывает мне путь и не позволяет выбежать к нему.
– Пустите меня! – кричу я, и на мгновение Андерсон оборачивается. Мы встречаемся взглядами, и я вижу застывшие в глазах сурового человека слезы. Он тут же отворачивается, и больше никто не реагирует на мои крики.
Андерсон смотрит на меня так, будто я виновата в том, что произошло.
И я думаю, что он прав.
***
Адриана увозят на скорой. Лерой все так же остается со мной.
Я прижимаю колени к груди и больше не могу плакать. Внутри меня вакуум. Не хочу ничего. Не хочу жить. Не могу жить больше.
Лерой сидит в кресле напротив и неотрывно смотрит в одну точку вот уже полчаса. Но когда я встаю и направляюсь к выходу, он резко вскакивает и перекрывает мне путь.
– Я не могу уйти?
Он качает головой.
– Я могу позвонить?
Он кивает.
Я возвращаюсь на диван и достаю телефон из кармана. Даже на него попала алая капелька, и меня передергивает. Рука с телефоном сильно дрожит, я не могу сосредоточиться на цифрах и буквах, пляшущих по экрану.
– Се-серый, – хриплю я и не могу больше ничего сказать.
– Грета? Что случилось? С тобой все в порядке?
– Адриан... А-адриана застрелили. Я не знаю, что мне делать, я... – я всхлипываю и с трудом уговариваю себя дышать. – Они увезли его куда-то, ничего мне не говорят. Не разрешают даже выйти из комнаты.
– Где ты, Грета?
– У Андерсонов.
– Все будет хорошо, малышка, я все узнаю. Никуда не уходи.
Отбой. Я опускаю руку, и телефон выпадает из нее, с глухим стуком ударяясь об пол. Я обхватываю колени руками и теряюсь в океане.
Меня колотит. Меня бьет озноб. Я сворачиваюсь калачиком на диване, обхватывая себя руками, а Лерой приносит откуда-то плед.
Мы смотрим друг на друга, две немые рыбины. Я думаю: как много он хочет сказать, но не может?
Я думаю: а хочет ли он вообще говорить?
Слова бултыхаются во мне, будто кусочки консервированных фруктов. Только банка оказалась деформированная и все фрукты давно испортились.
***
Все вокруг какое-то серое и мутное. Лучи солнца едва опускаются мне на плечи, я их совсем не чувствую. Здесь не жарко и не холодно, не темно, но и не светло. Поднимаю голову, вижу небо, какое-то искусственное, приклеенное к потолку с нарисованными облаками.
А вокруг на многие, многие мили простирается какая-то совершенно неживая земля.
Я иду по каменистой равнине в сторону леса. Он красивый, но меня поглощает страх, когда я рассматриваю лес в мельчайших подробностях.
Высокая темная фигура идет ко мне навстречу из ниоткуда. Он улыбается, но это совсем не добрая улыбка. Это улыбка самоуверенного победителя, который всегда получает то, что ему нужно.
– Ты сон? – спрашиваю я, когда Томас оказывается достаточно близко. – Или опять врываешься в мою голову без разрешения?
– А что есть сновидение, моя маленькая рыбка?
Меня передергивает.
– Это фантазия, Том.
– А что если фантазий не существует? Что если все, что ты только можешь себе представить, существует на самом деле в бесконечном множестве измерений?
Он идет ко мне. Все ближе и ближе, и я отворачиваюсь, пячусь, не хочу, чтобы он был рядом. Никогда.