– Сегодня особенные звезды, – говорю я, глядя ей в глаза. – Они смотрят на меня, потому что сегодня одна из них станет моей.
– В смысле?
– Самое верное решение.
Конечно, она ничего не понимает. Я незаметно сжимаю кулаки, потому что злюсь и на нее, и на себя самого. Все слишком бессмысленно. Этот разговор ни к чему не приведет.
Я показываю ей светлячка, что поймал совсем недавно. Я хотел выложить дно банки цветами и принести ей, но не успел, и сейчас мой подарок кажется еще более бессмысленным, чем раньше.
– Грета, ты бы сбежала со мной?
Она кажется ошарашенной.
– Куда?
– Куда угодно. Мне все равно.
Я вру. На самом деле я уже давно думал о том, куда хотел бы сбежать от мира, но только сейчас я понимаю, что готов.
– Том, я не хочу никуда бежать, здесь мой дом и мои друзья. Зачем тебе?..
– Я ухожу, Грета.
– Куда?!
Она совершенно глупая. Я вздыхаю: ничего из нее не выйдет. Такая же, как и все. Я все смотрю на банку со светлячком и сую ее обратно в свою сумку.
– Я ухожу, – говорю наконец, хотя в горле застревает обида. – Прости, что нам не удастся нормально попрощаться.
– Том, объясни мне...
– Я не могу, Грета. Слишком поздно. Оставайся дома и забудь о том, что я вообще когда-то существовал.
Она кричит мне вслед. Она кричит что-то о яблоке, которым я ее угостил, но она не знает, что яблоко тут совсем ни при чем. Дело во мне. Я закрываю глаза и мысленно прошу ее забыть меня, забыть обо всем. Я строю эту стену кирпичик за кирпичиком, чтобы ей не было больно так, как мне. Я не знаю, почему делаю это так.
Я ненавижу ее.
Но что-то во мне горит, срывается. Я бросаю рюкзак, я рывком достаю банку со светлячком и со всей силы бью ее о камень. Банка разбивается вдребезги, осколки оцарапывают мне руку. На коже выступает несколько капель крови, но мне все равно. Я не чувствую боли.
Все горит. Мысли путаются.
Я ненавижу ее. Ненавижу за то, что должен уйти, за то, что я могу заставить ее забыть меня, но не могу заставить себя забыть о ней. Я бегу. Колючие ветви царапают мое лицо, но мне все равно, я смотрю на Луну. Я тону в его свете. Я больше ничего не вижу, потому что перед глазами застывает мутная пленка.
Она мокрая. Предательски соленая.
Я чувствую слезы на своем лице в первый и последний раз в жизни.
***
Кто-то хлопает меня по плечу, и я рывком поднимаю голову. В глазах мутнеет и двоится, веки склеены от засохших слез, и я тру воспаленную кожу.
– Грета? – спрашивает мужской голос.
Я оборачиваюсь и вижу Себастиана. За ним стоит Андерсон, и они оба удивленно смотрят на меня. Я отпускаю руку Адриана, которую все еще сжимаю в своих, и с трудом поднимаюсь на затекших ногах, опираясь на протянутую руку Себастиана.
– Все в порядке? – спрашивает он.
Я не отвечаю, пытаюсь кивнуть, но, кажется, он не замечает этот жест. Я смотрю на Андерсона, вид у которого такой, будто он хочет что-то сказать мне, но не может подобрать слов.
– Ты... – все же выдавливает он, – ты можешь залезть в его голову? Ты можешь понять, о чем он думает?
Я киваю.
– И... что ты видела?
– Адриан все слышит, мистер Андерсон. И знает обо всем.
– Ты можешь его вернуть? – в его голосе одна мольба. Я опускаю взгляд и с трудом пытаюсь совладать со своим дыханием.
– Я сделаю все, что в моих силах. Спасибо, что пустили меня к нему.
Я пытаюсь направиться к двери, мне хочется на воздух, потому что стены душат меня.
– У меня ничего не осталось кроме него, Грета! – кричит мне в спину Андерсон, его голос накатывает на меня волной, и я захлебываюсь в ней.
– У меня тоже ничего не осталось, мистер Андерсон, – оборачиваюсь я и сжимаю кулаки. – Ничего. Я люблю его, поймите это. Он был единственным человеком, не пытавшимся скрыть от меня правду, он был искренним, честным и добрым, он был самым лучшим из всех, кого я знала, – слезы ползут по щекам, выжигая на них уже проторенные тропы. – Но я не господь Бог, чтобы вернуть его. Я не могу воскресить своих родителей или вашу жену! Я не могу забыть обо всем и начать жить с чистого листа! Я не могу простить Томаса, но найти и убить его я тоже не могу. Мне проще умереть самой.
Я срываюсь с места, выворачиваюсь из рук Себастиана, который хочет меня остановить, и выбегаю на улицу. Я наваливаюсь всем телом на фонарный столб и закрываю лицо руками, потому что ненависть жжет мне лицо и все внутри, потому что мне так больно, и я устала от этой боли. Потому что теперь я чувствую не только себя, но еще и Томаса внутри своей головы.