Следующий кадр. Более яркий, радостный, возбужденный. Томас рассказывает Майку, где достать таблетки. Они обговаривают план и оплату, все выглядит идеально. Майк в полном восторге, он еще не знает, что в этот день лишится всего, кроме этих денег.
Темно. Я слышу, как часто бьется сердце Майка, чувствую, как в его голову бьет адреналин. Он сходит с ума от страха и паники. Он бежит и теряет меня из виду. Слышит свое имя, возвращается. Видит кровь на моей руке, слышит мой голос. Слышит чужие голоса и крики. Выстрелы.
Я знаю, чего он хочет. Ему больно и страшно, он пытается перевернуть меня, приподнять и спрятать за поворотом, чтобы переждать погоню, но что-то щелкает в его голове. Майк на секунду пропадает. А уже в следующую – бежит со всех ног от меня, забывая, кто он, где он и что здесь делает.
Совсем как я в день пожара.
Майк идет впереди. Я так настойчиво сверлю взглядом его затылок, что он поворачивается и смотрит мне в глаза. Он рассказал правду, я это вижу.
– Нам нужна машина, – говорит он.
– Я позвоню Себастиану.
Но прежде, чем я достаю телефон, он уже выходит из здания лабораторного корпуса и направляется к нам.
– Майк! – говорит Себастиан и хлопает парня по плечу, будто старого друга. А потом переводит взгляд на меня и видит всеобщее замешательство. – А что здесь...
– Майк знает, где сейчас может находиться Томас. Нам нужно ехать туда.
– Грета...
– Ему можно доверять, Себастиан. Я проверила.
Он приоткрывает рот и молчит какое-то время. Потом достает телефон.
– Кому ты звонишь?
– Бертраму.
– Что?! Нет, не надо!
– Грета, ехать туда одним опасно. Ты сама знаешь, что Томас вооружен и неуправляем.
Нам приходится ждать еще около часа, пока не приезжает два джипа, и в четырех незнакомых амбалах я не узнаю Лероя.
– Привет! – машет ему Люси, и на секунду мне кажется, что губы мистера Шкафа подергивает улыбка.
Майк говорит, что нам надо ехать в сторону заброшенного порта. Чуть дальше места, где проходили собрания Андерсона.
– Там есть разрушенное двухэтажное здание, – говорит он, и Лерой находит его после пары часов блужданий по окрестностям.
– Куда теперь? – спрашиваю я, когда мы останавливаемся и выходим из машины.
– Он жил здесь, в подвале.
Майк идет первым, я за ним, а следом – Себастиан и люди Андерсона. Люси с Лероем остаются в машине, хотя мартышка громко вопит и протестует. В подвале пахнет сыростью и ржавчиной. Слышно, как капает вода, но больше не раздается никаких звуков.
Здесь есть одна большая комната, со всех сторон окруженная трубами, и вторая – совсем маленькая, как углубление в стене. Все пространство заполняют наваленные друг на друга матрасы и одеяла.
Я обхожу все помещение, добираясь до деревянного стола, что качается на подпиленной ножке, по нему разбросаны исписанные листы бумаги. Почерк неровный, непонятный, большие буквы перемежаются нечитабельно мелкими, но в конструкции строк я узнаю стихи. Все записи начинаются с указания даты и времени, и я сгребаю их в охапку, чтобы забрать с собой.
Я помню, как Томас любил вести подобные записи в детстве, как исписывал целые блокноты своими мыслями и идеями и сжигал их у меня на глазах. Как по несколько часов исписывал десятки страниц стихами и рвал на мелкие кусочки.
Меня передергивает.
– Грета, – слышу я голос Себастиана и оборачиваюсь.
– Здесь нет никого.
Не может такого быть. Не может быть, чтобы Томас сбежал, не оставив нам подсказки о своем местонахождении, это была бы слишком скучная игра без иллюзии моей победы. Томас умнее. Ловчее. Безумнее. В самом углу, за письменным столом стоит деревянная прикроватная тумбочка. Я выдвигаю верхний ящик – в нем пусто. Открываю нижнюю створку и вижу послание.
Золотая рыбка умерла совсем недавно. Капли воды на ее теле блестят в свете лампы. Дрожащей рукой я тянусь запиской, которая едва различимо шепчет:
«Ты все еще играешь в мою игру, Грета».
***
Музыка живет внутри моей головы. Когда я думаю о чем-то, пальцы сами собой перебирают невидимые клавиши фортепиано, движутся по воздуху, выбирая ноты тишины и создавая мелодию, которую слышат исключительно мои уши.
Я голоден.
Желудок сводит спазмом, тошнота раздражает пищевод, голова совсем не соображает, мысли ударяются о невидимую стену и разбиваются на осколки. Осколки врезаются в руку, я сдираю кожу ногтями, чтобы хоть как-то отвлечься. Я обнимаю свои выпирающие ребра, крепко сжимаю себя руками, чтобы не думать о голоде или боли, но подсознание живо представляет картинки сытного обеда.