– Ничего не бойся, – шепчу я ей на ухо и быстро выхожу из комнаты. Выбегаю на улицу, подставляя лицо ветру.
Слезы еще долго не смогут высохнуть на моих щеках.
***
Мне хотелось создать мир, в котором будет все. Океан. Небо. Солнце. Камни. Лес. Дом. Я хотел бы, чтобы этот мир был создан исключительно для меня, для одного меня. Чтобы в нем не было никого больше и никто не потревожил мои владения.
Здесь я мог бы часами думать о том, что есть жизнь и в чем ее смысл. Здесь я мог бы писать книги и перечитывать их, здесь я мог бы рыбачить, изредка поднимая голову к горизонту и видя за ним кита.
Что есть кит? Смерть?
Мне кажется, перерождение. Переход в какую-то иную фазу жизни. Из физического мира в ментальный, на уровне сна, подсознания.
Я назвал этот мир Коконом.
Я хотел бы навечно остаться в нем, как в своей крепости.
Во мне до сих пор живет эта глупая, абсурдная вера, что только в этом мире я могу стать обычным человеком. Может, когда-нибудь я мог бы создать здесь целую цивилизацию, общество, в котором мне самому было бы приятно существовать. Общество, которое бы не считало меня моральным уродом, маньяком или чокнутым.
Иногда мне хочется быть не одиноким.
А иногда – уничтожить целую планету и остаться последним человеком на Земле.
***
Я стучусь в дверь кабинета Миллингтона. Когда Чарльз наконец-то открывает, на нем – синяя футболка и спортивные брюки, а не привычный костюм.
– Извините, Чарльз, я вас не разбудила?
– Нет, я уже не сплю. Что-то срочное?
Я закусываю губу.
– Очень хотела забрать свой дневник. Моя память... я уже не уверена в некоторых моментах, хотела бы разложить все по полочкам. Я уже спать не могу из-за этого.
Чарльз кивает.
– Проходи, Грета.
Я останавливаюсь позади дивана и наблюдаю за тем, как Миллингтон медленно направляется к сейфу за столом и открывает его.
– Я все думал, как можно использовать твои возможности, Грета, – громко говорит он из другой части комнаты, а я закрываю глаза. Я представляю себе путь, узкий тоннель – дорогу из моей головы в голову Миллингтона.
«Забудь обо всем», – мысленно говорю я.
– Я думаю, может, последний се... – голос Чарльза обрывается. Я чувствую, как темнеет у него в глазах и как он падает, хватаясь за дверцу сейфа и промахиваясь мимо нее.
Я тут же подбегаю к нему.
– Простите, но так нужно. Поспите часик.
Миллингтон тяжело дышит и закрывает глаза. Я слышу лишь его размеренное дыхание.
Я беру из сейфа свой дневник, пистолет и деньги. Кроме этого в кармане уже бренчат ключи от автомобиля Себастиана, которые я украла перед сном. Я закрываю дверцу сейфа, перетаскиваю Миллингтона на диван и выхожу из его кабинета, тихо захлопывая за собой дверь.
Утром солнце особенно приятное. Я проезжаю по дороге, что проходит совсем рядом с домом Андерсонов и сворачиваю на пустынный пляж. Я сижу на берегу, солнце приветливо улыбается мне из океана. Я пишу в дневник всю свою жизнь. Я перечитываю его от корки до корки. Я подношу кожаную обложку к губам и тихо шепчу.
– Прощай.
Восемнадцать лет моей жизни, излиты на страницах, и я выдираю их по одной, комкаю и выбрасываю в океан.
***
Работать с Миллингтоном оказалось не так страшно, как я предполагал. Он проводил свои эксперименты, был похож на помешанного, а я получал свои деньги. Новый, модернизированный мной же протез выглядел как настоящая рука. Только на ощупь можно было найти разницу, но конечно, мой роман с музыкой был окончен. Я не мог играть на фортепиано. Я не мог даже перебирать механическими пальцами в воздухе, но...
Но в Коконе у меня было все. И обе руки, и пальцы, и музыка, созданная исключительно для меня.
Когда я рассказал обо всем Чарльзу, он посмеялся. Он думал, что я – один из тех детей, что заводят себе воображаемых друзей, только у меня был воображаемый мир.
Конечно, Миллингтон не поддержал мою идею о создании цивилизации на уровне подсознания. Он никогда не задумывался над тем, чего хотел я, он делал то, чего хотел он. Чарльз был таким же, как и все взрослые.
И Себастиан был таким. Единственным моим преимуществом оказалось то, что они оба были глупы и наивны. Они оба думали, что я – одинокий маленький мальчик, которого обижали дома. Но я сбежал не из-за своей семьи, а из-за себя.
Сейчас я здесь. В месте, пропахшем сыростью, в месте, где тишину прерывает писк крыс. У меня нет ни гроша в кармане, и я закутываюсь с головой в дырявое одеяло. Я все потерял. Даже мой выдуманный мир лишился всякого смысла.