Вытираюсь краем толстовки и долго, очень долго смотрю в ту даль, где вода простирается до самого горизонта. Моей рыбе ничего не стоит броситься в нее, утонуть, захлебнуться в невозможности доплыть до чего-то стоящего, но я крепко держу ее при себе. Еще не время. Нам с рыбой предстоит большой путь.
Когда стрелка на циферблате будильника подходит к отметке в пять часов дня, я надеваю еще одну теплую кофту под толстовку, натягиваю капюшон и снова выхожу на улицу. До ближайшей остановки идти полчаса, и когда я добираюсь до нее, пропадает всякое желание исполнять план Майка. Но в этот момент приезжает предатель-автобус, я залезаю, сажусь на самое дальнее крайнее место и отдаю последние деньги за билет до города.
Через час снова стою на остановке, и непривычно сгибаюсь, прячась от чужих взглядов. В городе много людей, по моему субъективному мнению, слишком много, и это противоестественно. Это неправильно, когда к тебе приковано столько взглядов, а в них – сплошное отвращение и злость.
Я жду Майка во дворах еще очень долго и успеваю продрогнуть прежде, чем он появляется и машет у меня перед глазами ключами.
– Что это? – таращусь я на сверкающий металл.
– Машина.
– Ты украл машину?!
– Генри, успокойся. Не украл, а заплатил своему знакомому.
– Откуда у тебя столько денег?
– А откуда у тебя столько вопросов?
Он не понимает, что мои доводы весомее, но с Майком невозможно спорить, и я сдаюсь. Забираюсь на заднее сиденье трясущейся колымаги и притягиваю колени к груди, упираясь лбом в стекло.
– Когда ты научился водить?
– Наблюдал за тем, как это делают люди в городе.
Я киваю, будто это на самом деле так просто. Майк – единственный из нас, кто каждый день ездил на работу в город. Он перебивался самыми разными путями, но всегда казался самым успешным из семьи беспризорников.
В машине странно пахнет – дешевой резиной и крепким табаком. Я никогда не курила, хотя для всех остальных в подземном гадюшнике это нормальное явление. Я люблю запах табака. Люблю то, что медленно меня убивает, но была бы рада, если бы крепкий концентрированный дым делал это побыстрее.
Майк выжимает из старой колымаги все соки. Когда мы выезжаем на шоссе, он прибавляет скорости, так что я вцепляюсь пальцами в тканевое сиденье и задерживаю дыхание.
– Ты что делаешь?! – кричу я, а Майк смеется.
– Генри, просто расслабься и ни о чем не думай, – он выжимает педаль газа, и я закрываю глаза. Слышу, как сердце стучит в висках, чувствую, как кровь отливает от лица. Мне так хочется, чтобы Майк оказался не прав, чтобы он не справился с управлением, выкрутил руль вправо или влево, съехал с дороги. Чтобы в нас врезался грузовик, чтоб мы загорелись, взорвались, сгинули наконец из этой реальности, но ничего такого не происходит. Когда я открываю глаза, Майк все с той же самодовольной уверенностью смотрит на дорогу, держит руль и что-то тихо поет себе под нос.
– Нас ведь могут остановить, верно? – говорю я, снова обнимая колени руками. – У тебя нет прав, и… и… и неизвестно, откуда эта машина. А еще мы бездомные, Майк! – мой голос неожиданно срывается. – Какого черта ты творишь?!
Сначала ему хочется рассмеяться, но потом он смотрит на меня через зеркало заднего вида, и от картины моего разгневанного лица, он теряет свою улыбку. Его глаза становятся испуганными, раздосадованными, и Майк отводит взгляд, сбавляя скорость.
Я выдыхаю, закрываю глаза и откидываюсь на спинку сиденья.
– Долго еще?
– Около получаса.
Почти всю оставшуюся дорогу мы молчим. На меня налетает прежняя усталость и головная боль. Прижимаясь лбом к стеклу, я чувствую каждую неровность дороги, слышу каждое громыхание колес по асфальту. Кладу голову на руки и упираюсь ими в сиденье спереди, слышу неугомонное биение собственного сердца. Время тянется слишком долго. Оно – жевательная резинка во рту жирного прыщавого мальчишки. Там, где грязно, мерзко и воняет. Там, где мы все мешаемся в общей каше и вязнем в ней, как в болоте.
А рыба… что в этом дерьме забыла моя чертова рыба? Она просто хочет жить, вот и все. В то время как я сама вообще-то жить не хочу. Ни разу, ни капельки. И иду на затею Майка не от того, что он обещает золотые горы и красивую жизнь, а потому что это опасно. Потому что слишком велики риски оступиться, ошибиться, упасть, убиться. Мне нравятся такие мысли. Они с маниакальным рвением возвращают мне силы двигаться дальше.