– Послушай меня, – бормочет он, суетясь и бегая из стороны в сторону, и мое сознание вновь расплывается. Я теряю границу реальности и сна. – Ты должна уйти.
– Адриан, я…
– Я не могу тебе навредить, – говорит он и буквально задыхается. Его взгляд не может зафиксироваться на мне, переключается с одной стены на другую. – На, держи, – Адриан протягивает мне пистолет. – И вот…
В его руках зажата пачка стодолларовых купюр. Я смотрю на деньги и чувствую, как округляются мои глаза, а челюсть опускается к полу.
– Адриан, мне не нужны де…
– Бери! – рычит он, насильно запихивая их в карман моих штанов. – Уходи, быстро!
Но я не двигаюсь с места.
– Прошу тебя, Грета! Послушай меня…
Но я не слушаю. Смотрю на него неотрывно, пока мы не встречаемся взглядами, и на лице Адриана отчетливо не обрисовывается отчаяние.
– Что происходит? – только и выдавливаю я.
– Лучше бы тебе не лезть во все это, Грета. Лучше уезжай куда-нибудь. Чем дальше, тем лучше. Я дам тебе столько денег, сколько нужно. Только уходи отсюда.
Я не успеваю ответить, потому что Адриан тянет меня за руки и ставит на ноги. Потому что выталкивает за дверь и волочит по коридору. Потому что у меня нет другого выбора.
Он останавливается, только когда я перешагиваю через порог дома и щурюсь от яркого солнца.
– На, – сую ему в руки пистолет и отпрыгиваю на метр, чтобы он не успел передумать. – Мне не нужно оружие.
– Беги, Грета. Тебя не должны найти, – и я подчиняюсь лишь потому, что голос Адриана в точности повторяет последние слова моей мамы.
***
Все как во сне. И не потому, что я совершенно не понимаю и не осознаю то, что происходит со мной сейчас, а потому, что страх из кошмара продолжается и усиливается. С каждым новым вдохом колючий ком застревает в моем горле, блокирует кровоток, и мое тело умирает каждую секунду. Каждое мгновение я – птица феникс, возрождаюсь из пепла и снова начинаю дышать.
Солнце прячется за облаками, и к тому времени, когда я добираюсь до большой дороги, тучи нависают над моей головой, заполонив собой все небо.
Я оглядываюсь по обеим сторонам дороги, пока не замечаю пожилую пару, чей старенький форд припаркован у обочины.
– Извините, – слабо говорю я, и добросердечная старушка поднимает на меня взгляд, сдвигая брови домиком. – Как добраться до ближайшей автобусной остановки?
Старушка открывает рот, чтобы что-то сказать, но потом смущается, закрывает его, и ее губы растягиваются в простодушной улыбке.
– Садись в машину, деточка. Мы тебя подвезем.
Фордик плетется, как черепаха, но я наконец-то могу выдохнуть и сгибаюсь на заднем сидении напополам.
– Куда ты бежишь, девочка? – спрашивает старушка, глядя на меня через зеркало заднего вида.
– Мне нужно в город.
– Все хорошо? Никто не сделал с тобой ничего плохого?
– Нет, – шепчу я, хотя все тело дрожит. – Нет, все хорошо. Мне просто нужно в город.
Я прошу меня высадить в бедном квартале. Это место я знаю куда лучше, чем центр, и оно вполне подходит моему внешнему виду. Старушка сует мне в руки пару больших желтых яблок и говорит, что все у меня будет хорошо. Я улыбаюсь через силу и прощаюсь с пожилой парой. Вдыхаю дым выхлопных газов от уезжающей машины и надрывно кашляю.
Мне нечего делать здесь.
Мне некуда идти.
Дрожащей рукой все же вытаскиваю деньги. Огибаю дома, держа руки в карманах и только убедившись в том, что здесь за мной никто не следит, могу пересчитать купюры. Много денег. Очень много, столько, сколько я в жизни не видела, и от этого меня бьет еще более сильная дрожь. От холода сводит челюсть и коченеют пальцы. Я беру из пачки самую мелкую купюру – затерялась здесь одна двадцатка, остальное разбиваю на кучки и рассовываю по всей своей одежде. Так безопаснее.
Съедаю оба яблока тут же, выкидываю огрызок за трухлявый забор и вновь запускаю руки в карманы, где больше не осталось денег. Но в них я нахожу кое-что еще.