Когда выхожу на улицу, уже смеркается. Напротив неоновой вывеской горит какой-то магазин одежды, один из тех, в которые у меня никогда не хватало смелости зайти. Но теперь я без задней мысли иду внутрь и покупаю себе черную толстовку на три размера больше меня, чтобы закутаться в нее полностью. Она стоит столько, сколько я полгода тратила на еду прежде, но мне все равно. Я скрываю всю себя в огромной дорогущей кофте и плетусь по улицам шумного города, чей голос сводит меня с ума.
Его голос – отвратительная смесь разговоров и перешептываний. Мимо меня идут сотни, тысячи, миллионы людей, и все пытаются перекричать друг друга. Никто никого не слышит. Все заводят свою шарманку, вещают на своей волне, и никто ни с кем не резонирует. Самый отвратительный оркестр в мире.
Остаюсь ночевать в захолустном отеле, ужинаю какой-то совершенно безвкусной куриной ножкой и долго принимаю обжигающе горячий душ. Как только раскрасневшуюся кожу начинает покалывать и щипать, я вытираюсь полотенцем, но не насухо, а как придется, и забираюсь под одеяло, от которого пахнет дешевым кондиционером для белья и хлоркой.
***
Мама держит меня за руку, когда мы выходим на пляж. На ней – красно-белый полосатый купальник с открытой спиной. У мамы очень бледная кожа с розоватым румянцем, поэтому она отпускает мою руку, нанося на себя тонны крема против солнца. Она поворачивается ко мне, чтобы и меня вовлечь в эту процедуру, но я вовремя убегаю, теряясь в облаке галдящих детей. Мама щурится от яркого света, но из своего убежища я вижу, что она улыбается, а ее локоны до плеч кажутся золотистыми на солнце.
– Адриан! – кричу я в толпу детей, твердо зная имя одного из тех мальчиков, с которыми играла вчера. – Томас! – совершенно случайно с губ срывается второе имя, и я закрываю рот руками так, будто сказала что-то нехорошее.
«Томас», – повторяет мысль на задворках подсознания и накрепко остается в памяти.
Я перескакиваю взглядом с одного лица на другое, отчаянно пытаюсь выхватить нужное, но никому из детей нет до меня никакого дела. Никто на меня не смотрит, даже не поворачивает голову в мою сторону.
– Томас! – кричу я, набирая побольше воздуха в легкие, – Адриан!
Обиженно надуваю губы и скрещиваю руки на груди. Я стою прямо в центре пляжа, и горячее солнце прожигает дыру в моем затылке. Становится нестерпимо жарко, и я подхожу к кромке воды, иду, пока не погружаюсь в нее по колено.
Кажется, дети становятся все дальше от меня. Никто не подплывает ближе, чем на десять метров. Я поворачиваюсь вокруг своей оси, перебираю руками по водной глади, ловлю пальцами волны, пока не замечаю кое-что среди камней на дне.
Опускаюсь на корточки, и вода резко поглощает меня по самый подбородок, и теперь держу в руках два слипшихся и размякших листка бумаги. Вода стерла собой изображение, бумага посерела и распалась в моих руках противной жижей, но теперь я вспоминаю важную вещь, с которой тут же возвращаюсь в реальность.
Фотографий было три.
Впервые в жизни я пью кофе на завтрак, и от этого напитка мне становится плохо. Горечь оседает во рту неприятным привкусом, и я зарекаюсь никогда больше не пить эту дрянь. Город просыпается и уже жужжит мне в ухо, когда я выхожу на улицу. Плетусь по тротуару, прижимаясь к обочине дороги, и натягиваю капюшон толстовки до самого подбородка. Заворачиваю в первое же интернет-кафе и занимаю крайний столик с компьютером у темной стены. Официант недовольно косится в мою сторону, но я игнорирую его и дрожащими пальцами трогаю компьютер. Люси уже приводила меня в такое место однажды.
Это странно – чувствовать себя человеком иного мира, когда все вокруг косятся на тебя, как на инопланетянина. Мне требуется не меньше часа, чтобы разобраться с устройством компьютера и выходом в интернет. Как только попадаю в поисковик, ввожу свое имя – «Генриетта о’Нил» и вчитываюсь в результаты, среди тысячи которых лишь два мне действительно нужны.
Я нахожу статью о пропавшей девочке, о пожаре и чудовищной трагедии, которую оплакивало все немногочисленное население острова. Я нахожу дом, его адрес и рейс парохода, который вернет меня к моему прошлому. И я выскакиваю из кафе, забывая натянуть капюшон на лицо, и поэтому стараюсь бежать быстрее, чем кто-либо способен заметить слезы на моих щеках.