– Следи за языком, придурок.
– Да ладно тебе, – обиженно ворчит он, сгибаясь пополам, – что у тебя, плохой день что ли?
– Самый дерьмовый. Как, впрочем, и всегда.
Я огибаю прижавшегося к стенке Чака и направляюсь к выходу.
– Так ты придешь? – кричит он мне вслед, и я останавливаюсь, – у Майка будет, чем нас порадовать сегодня.
– Дешевая наркота или мука, как в прошлый раз? – хмыкаю я.
– Нет, Генри, кое-что получше. Тебе понравится, я обещаю. Приходи-и-и, – протягивает он, и я закатываю глаза. Чак знает ведь, что я не упущу момента побыть рядом с Майком.
***
Когда долго живешь загородом, привыкаешь к абсолютной тишине. Когда питаешься исключительно рыбой, любая другая еда становится деликатесом. Когда выживаешь каждый божий день, начинаешь любить даже такую жизнь.
Сверчки стрекочут в ночной тишине. Машу Серому: сегодня он решил уйти спать раньше. Серый живет отдельно, вместе с другими портовыми рабочими, а мы прячемся в сети подземных коммуникаций.
Спускаюсь в подвал по крутым и до колик в животе знакомым ступеням, вглядываюсь в мигающий свет лампочки и вслушиваюсь в приглушенные голоса. На сотый раз уже не так страшно, как в первый.
Стоит мне приблизиться к серой шторе, которая ознаменовывает собой вход в наше жилище, как за ней уже слышатся аккорды гитары и пение хорошо знакомого мне человека. Майк. Уже восемнадцатилетний Майкл Ронган и его ангельский голос. Я улыбаюсь собственным мыслям. Это случается не так часто, но Майк – единственный человек из нашей незаурядной компании, способный заставить уголки моих губ подпрыгнуть вверх. А еще он – тот единственный парень из наших, у кого есть девушка. Не я. Тадам.
Жизнь в трущобах – штука весьма саркастичная.
Иду вдоль стены и инстинктивно скребу по ней ногтями. Этот мерзкий, вроде бы, звук, помогает мне думать и чувствовать в себе хоть толику уверенности.
То, что ждет меня впереди, за серебристой занавеской – это долгое полуночное гуляние, которое в какие-то далекие времена получило название «Инициация». Среди беспризорников это всегда был знаменательный день, когда ему или ей исполняется восемнадцать. Это день избавления от статуса ребенка (детьми мы остаемся лишь по бумагам, по сути же мы давно таковыми не являемся). Восемнадцать лет – это точка невозврата. День, когда ты официально становишься свободен от преследования полиции по делам несовершеннолетних, которая на протяжении долгих лет всячески пытается запихнуть тебя в приют. Это день, когда ты из беспризорника превращаешься в простого бездомного. И это не звучит гордо. Тебя выбрасывает в открытое море, и никто не спрашивает, умеешь ты плавать или нет.
Через считанные месяцы мне тоже грозит инициация. Сейчас это время кажется ничтожно коротким. Моей рыбе предстоит перепрыгнуть из одной грязной лужи в другую и вопрос в том, задохнется ли она по пути. Раньше я всегда мечтала дождаться ее, мечтала освободиться, ведь тогда меня не пугали ни тяжелая работа, ни вечное недоедание, ни холодная каморка, в которой лютыми ночами холод пробирает тебя насквозь. Ничто из этого меня не пугало так, как интернат. Я не знаю, на чем были основаны эти дикие, панические страхи приютов, но когда мои родители погибли, я поклялась, что так или иначе позабочусь о себе сама, что никто кроме моих родных мамы и папы не посмеет меня любить. И уж тем более издеваться надо мной.
– Привет, Генри! – из раздумий меня выводит до жути приятный голос Майка. Я оборачиваюсь и машу ему, улыбаясь краем рта, – как работа? – он тоже улыбается, и у меня предательски дрожат колени.
– Как обычно. Лоханулась с ящиками и прибавила себе работы. Жаль, что жалования мне за это никто не прибавит.
Майк хмыкает и теребит струны гитары.
– Кстати, с днем рождения, – эти слова на удивление тяжело сползают с языка. Парень снова поднимает на меня взгляд и в нем на секунду мелькает... отчаяние? Отчего же? Неужели кто-то кроме меня может не радоваться инициации? Но это отчаяние такое умоляющее, что остается только лишь подойти и обнять маленького взрослого мальчишку, выросшего без детства. И я ловлю на себе взгляд птенца, выброшенного из родного гнезда.
– Спасибо. Ты придешь на вечеринку? – спрашивает он на этот раз без улыбки.