– Томас сбежал от вас, потому что вы не поддержали его идею?
– Томас вырос жестоким ребенком, хотя родители растили его в любви и заботе. Его мозг отличался от мозга других детей, Томас слабо проявлял эмоции. Он бывал жестоким, причем часто. Конечно, мне не нравились эти эксперименты, что с возрастом становились все более изощренными. Я пытался пресечь их на корню, но Томасу это не понравилось. Он решил пойти своим путем. Но, судя по всему, затаил обиду.
– Значит, я ему стала не нужна, как израсходованный материал. Он изучил все мои способности и бросил на произвол судьбы?
Миллингтон лишь вздыхает в ответ.
– Нет, Грета, – внезапно говорит Себастиан. – Что-то мне подсказывает, что ты все еще его эксперимент. Том всегда где-то рядом, я чувствую. Просто он наблюдает и ждет.
Дверь в кабинет открывается, и в нее входит мужчина в черном, что недавно подавал мне пальто. Он быстрым шагом направляется к Чарльзу.
– Мистер Миллингтон, можно вас?
– Что-то срочное?
– Чрезвычайно.
Чарльз выходит, мы с Себастианом переглядываемся и молча смотрим на дверь, ожидая его возвращения. В воздухе повисает напряженная пауза, и мое сердце начинает колотиться быстрее, когда Миллингтон наконец появляется и выглядит застигнутым врасплох.
– Монсун застрелился.
– Что? Как?
– Он напал на человека, который должен был следить за ним и быть рядом на случай непредвиденного. Владимир выхватил его пистолет и застрелился. Мой человек говорит, что Монсун свихнулся, кричал, что Том в его голове, что от него невозможно сбежать. Это были его последние слова.
Чарльз выходит в коридор, и мы с Себастианом следуем за ним. Никто не говорит ни слова, но в моей голове уже ведутся кровопролитные сражения.
Томас – это мой кит.
А единственное, что отличает моего кита от обычных – это то, что он найдет меня, где бы я ни оказалась.
Часть 4. Кит
Если стараться плыть всеми мышцами рук и ног,
То выживешь, станет твоей земля и сможешь освежевать,
Но если единственный ты на ней, несчастен и одинок,
То стоило ли вообще, получается, выживать?
© Алина Тесла «Единственный»
Глава 15
Солнце – мой союзник. Его лучи нежно касаются моей макушки, они возвращают в мое тело не только тепло, но и энергию для свершения великих дел. Я сворачиваю на знакомую дорожку, ведущую к уже незнакомому дому. Вернее, не так, он тоже хорошо мне знаком, но за полгода все поменялось, я сама изменилась до неузнаваемости, и все, что случилось в прошлом, кажется теперь наивным, глупым и порой бессмысленным.
Но только не этот дом.
Кусты под окнами разрослись плотной стеной, колючие ветки царапают мою оголенную от жары кожу, но мне все равно. Я уже не чувствую боль так ярко, она стала для меня чем-то необходимым, совершенно нормальным. Неотъемлемым атрибутом существования.
Я взбираюсь по пожарной лестнице так же, как и полгода назад, подтягиваюсь на руках к окну второго этажа, ведущему в комнату. Окно приоткрыто, будто здесь и правда ждут незваных гостей, но я знаю, что меня-то уж точно уже не ждут.
Я бесшумно приоткрываю окно шире и оказываюсь в комнате. Пожалуй, это лучший трюк, что я смогла перенять у Томаса за всю свою жизнь.
Адриан сидит ко мне спиной, он настолько задумчив, что не замечает чужого копошения, пока я не оказываюсь в комнате на своих двоих, пока не застываю у окна, тяжело дыша. Он оборачивается, тут же поднимается на ноги. Его глаза округляются, его дыхание становится тяжелее и громче моего, а я, кажется, совсем пропадаю в глубине этого взгляда. Я теряюсь в его глазах цвета океана, в них я ничтожная рыбешка, что больше других хочет выжить, но постоянно захлебывается в накрывающей ее с головой волне.
Я не знаю, как долго мы можем стоять друг напротив друга, замерев, словно античные статуи со страдальческими выражениями лиц. Он смотрит на меня так, будто я призрак, галлюцинация, а я чуть наклоняю голову, передразнивая его манеру, и силюсь улыбнуться.
– Привет, – говорю я наконец, но Адриан не отвечает. Хлопает ресницами, стоит, опершись рукой о стену, будто после моего появления из ниоткуда он с трудом держится на ногах.