Не знаю почему, но пока я лежал в полубреду, промерзая до костей, я вспомнил поездку на рыбалку с отцом, хотя в том воспоминании отец был не больше чем тенью. Мы уехали далеко за город на машине моего двоюродного деда, который был за рулём, и, помимо нас с отцом, был еще мой дядя. Думаю, мне тогда не было и шести лет. Мне всегда нравилось смотреть, как бур вгрызается в лёд, словно заворожённый я наблюдал, как острая спираль уходит всё глубже и глубже, а после остается ровное отверстие, из которого мне позволяли черпаком выловить смесь снега и льда, похожую на манную кашу. Оставшуюся часть времени я бегал от одного отверстия к другому и потрошил старые лунки, едва успевавшие затянуться тонкой пеленой льда. Собравшись домой, мы сели в машину, но, как оказалось, бензина на обратную дорогу у нас не было, и после короткой дискуссии взрослые пришли к заключению, что ждать других рыбаков нет смысла, чтобы попросить у них топливо, ведь вряд ли кто-то приедет рыбачить после обеда, и было принято решение идти домой пешком. Я точно запомнил, что город был в сорока километрах от озера, где я ковырялся во льду, потому что в голове я долго крутил цифру «40», и она не казалась такой уж большой, но по разговорам взрослых я пришёл к выводу, что это достаточно далеко. Даже сейчас я с трудом верю, что мы прошли сорок километров зимой и не замёрзли где-нибудь в лесу. Конечно, я прошел значительно меньше, скорее всего я не прошел и пары километров, меня несли на плечах поочередно мой отец и дедушка, думаю, даже мой дядя, которому было около пятнадцати лет, успел внести свой вклад в моё продвижение в сторону дома. Помню, как мы грелись на ржавых шершавых трубах, и как сильно я не хотел с них слезать и снова возвращаться на дорогу. Рискну предположить, что больше таких труб на нашем пути не попадалось и оставшуюся часть пути мы проделали под пристальным взглядом холодной сибирской зимы, пока не дошли до самой ближайшей остановки. Последние километры к дому нас всех нёс тёплый оживленный автобус, и, запревая под ватными штанами и огромной зимней курткой, я уснул. Первым делом мама отправила меня под горячий душ, после выдала чистую одежду и посадила за стол, где меня ждал горячий сладкий чай и свежесваренная молочная каша с ложкой малинового варенья по центру.
Пытаясь вспомнить ещё дни, когда отец был трезвым, я полностью пробудился, но вспомнить так и не смог.
Я никогда особо не брался анализировать жизнь своего отца и то, как это сказалось на мне. Он мне часто снился, и даже во сне я с ним только ругался, но, в отличие от него, за свои поступки я хотел отвечать сам. Все кругом только и делали, что рассказывали о жестокости своих отцов и о том, как они их простили. Я рассказывать ничего не хотел, но простить, наверно, стоило. У нас на роду было написано: «гореть от водки», и только единицы аккуратно тлели на ветках семейного древа. Я не пил даже пиво уже целую вечность. Не то чтобы я боялся сорваться, уйти в запой и повторить судьбу предков, мне просто не нравилось состояние организма на следующий день, по-моему, я даже никогда не пил два дня подряд. Мне больше нравилось ощущать себя полным энергии и полностью здоровым, быть всегда готовым к бою, хоть я и обычно просто валялся на диване после рабочего дня. Поэтому я терпеть не мог выходные и праздники. Безделье и лень вступали в химическую реакцию с моей гиперактивностью, и, если я не нашел чем себя занять в такой день, то к вечеру ненависть к самому себе прожигала в моем мозгу воронку диаметром с грейпфрут. Но ни воронка, ни полное изнеможение ещё не гарантировали мне глубокий и здоровый сон. С облегчением вспомнив, что сегодня понедельник, я поднял ноги к потолку и стряхнул с себя одеяло.
У подъезда меня ждала машина. Нижняя часть этого старенького седана была покрыта двухсантиметровым слоем грязи, всё остальное было покрыто слоем грязи поменьше. Какого цвета была машина, сложно сказать, я и в марке-то не до конца был уверен. Кажется, на руле я видел надпись «Nissan», но не удивился бы, что ни надпись не имеет никакого отношения к происхождению автомобиля, ни руль. По ощущениям, это был наш бензиновый соотечественник. Внутри меня ждал полудремавший коллега, который лениво открыл глаза в такт моему хлопку дверью.
– Привет, – на выдохе выронил я и приковал себя ремнем безопасности к пассажирскому сидению.
– Ага, – зевком ответил мой сосед и повернул ключ зажигания.
Виктор Александрович – в день знакомства он обязал меня обращаться к нему «Витя», но в первое время я всё-таки использовал более официальное обращение. Дело было даже не в неловкости самого общения с человеком, который старше тебя на два десятка лет, а в уважении к человеку. Возможно, Виктор Александрович за свою жизнь и не сделал ничего такого, за что им можно было бы восхищаться, но повода его не уважать я не видел. Меня слегка настораживала та лёгкость, с которой он принимал незнакомого человека. В повседневной жизни панибратскому общению я предпочитал торгово-материальные отношения, где вместо одолжений и обещаний присутствуют точные сроки и справедливая оплата труда. Может, поэтому у меня практически не было друзей. Но когда на моё очередное обращение на «Вы» Виктор Александрович послал в мой адрес пару лестных слов, которые в свою очередь слали меня куда подальше, то я сдался и даже привык называть своего коллегу так, как он и просил.