Налюбовавшись игрой света в кристаллах, Тагилов вынул пластину из футляра и перевернул. Оборотная сторона была гладкой, темно-синего цвета, и только в середине выделялись два обведенных золотистыми нитями овала – как раз таких размеров, чтобы в них умещались подушечки указательного и среднего пальцев взрослого мужчины.
Тагилов коснулся лишь правого овала указательным пальцем. Послышался высокий звук, напоминающий комариный писк, и сотни крохотных фиолетовых искр пробежали по кисти руки генерала. Он испытал что-то вроде слабого электрического удара, но ощущение не было неприятным. Напротив, оно несло с собой легкую эйфорию, которую невольно хотелось продлить. Тагилов знал, что так будет, он проводил подобные эксперименты и раньше, но каждый раз поражался тому, как сразу и неудержимо приходит это странное чувство, которому трудно противостоять, – так пламя пожара охватывает сухой лес. Разум генерала был достаточно гибким, чтобы принять реальность как должное, какой бы невероятной она ни казалась поначалу, и недостаточно, чтобы осмыслить ее до конца. То, что он видел перед собой, равно как и то, что он ощущал, являлось для него чудом за гранью рационального понимания, но чудом, которое можно приручить, заставить служить себе. Поэтому Тагилов держал эмоции под контролем. В конце концов, если он садится за руль автомобиля, ему необязательно знать принцип работы двигателя внутреннего сгорания.
Отдернув руку, Тагилов вернул пластину в футляр, захлопнул крышку и положил футляр на край стола.
– Пойду навешу ваших ассистентов, профессор, – сухо сказал он. – А вы заканчивайте упаковываться.
Он ушел. Профессор Грановский опустился в продавленное кресло в углу, зажег папиросу. Курил он довольно редко, но сейчас просто не мог обойтись без порции никотина.
Когда профессор заявил Тагилову, что не меньше генерала предан делу партии и социализма, он не лгал. Задолго до революции московский студент Сергей Грановский заразился экстремистскими идеями – не настолько, чтобы размахивать красными флагами на улицах, но все же прятал у себя от полиции бородатых борцов за народное счастье. Тогдашние власти, либеральные сверх меры, сквозь пальцы смотрели на шалости одного из самых многообещающих молодых физиков России. После семнадцатого года судьба Грановского складывалась в основном благополучно – он не бедствовал, не голодал, ему создавали условия, предоставляли все возможности для работы. И все же в тридцать седьмом он избежал ареста лишь благодаря личному покровительству могущественного генерала Тагилова. За что его намеревались арестовать? Да ни за что, подобно сотням других выдающихся российских ученых. Слепая логика абсурда. Впрочем, «Физико-техническая лаборатория № 16», где он работал теперь, мало чем отличалась от тюремной шарашки.
Да, профессор свято верил, что трудится ради так называемого светлого будущего, но… «Общее собрание назначено на девять утра»… Господи, мысленно взмолился неверующий Грановский. Неужели нет другого выхода?! Он знал основополагающий принцип коммунистической морали, блестяще сформулированный Алексеем Толстым в «Гиперболоиде инженера Гарина»: «Все, что ведет к установлению на Земле советской власти, – хорошо, все, что мешает, – плохо». И он разделял этот принцип, и все-таки…
Собственно, генерал Тагилов мог бы вообще не говорить профессору ни об общем собрании, ни о том, что под этим подразумевается. Вероятность того, что Грановский узнает правду впоследствии и поведет себя непредсказуемо, была невелика. Но Тагилов справедливо предпочел действовать в открытую, заранее отсекая случайные факторы, ибо от профессора зависело слишком многое.
С тяжеленным камнем на сердце Грановский ждал возвращения Тагилова с тремя ассистентами. Ожидание не затянулось. Впятером, в сопровождении доверенной охраны, они покинули лабораторию в три часа ночи, а к девяти утра в конференц-зал начали подтягиваться сотрудники.
В три минуты десятого собрались все – около пятидесяти человек. Не хватало Грановского, Костерина, Криницкого и Чернышева. Так как трехминутное опоздание считалось предельно допустимым, кто-то вызвался сходить за ними, но сидевший в президиуме капитан НКВД добродушно махнул рукой – интеллигенты, что с них взять. Сейчас явятся.
В пять минут десятого молодой лейтенант, дежуривший в подвальном помещении, включил рубильник. О том, что за этим последует и куда ведут провода, знать ему не полагалось, а сам он над этим не задумывался и задумываться не хотел. Приказ есть приказ.
Чудовищной силы взрыв превратил в пыль не только главное здание, но и большинство остальных построек на охраняемой территории.
Расследование трагического инцидента велось, разумеется, в обстановке строжайшей секретности. Версию о технологической катастрофе отмели сразу. Было ясно, что лабораторию взорвали либо агенты иностранных разведок, либо враги народа, готовые на любое преступление, чтобы затормозить строительство социализма. Затруднение состояло в том, что никто и представить не мог, каким образом преступникам удалось осуществить свой план. Очевидно, не обошлось без содействия предателей изнутри…
Для начала арестовали всех уцелевших охранников, включая патрули внешнего кольца. Интенсивные допросы ничего не дали, но для верности всех отправили на расстрел. Потом арестовали тех, кто имел близкое касательство к работе лаборатории, следом – тех, чье касательство было уже более отдаленным, затем, по цепочке выбитых признаний, многих других.
Несмотря на секретность, в околонаучных кругах Москвы ходили смутные, шепотом передаваемые слухи о взрыве в физико-технической лаборатории и о проводившихся там работах. Одни утверждали, что в лаборатории занимались разработкой нового, чрезвычайно мощного оружия, которое в результате ее и погубило. Другие всерьез говорили о создании некоей «машины сновидений», позволяющей не то управлять людьми на расстоянии, не то предсказывать будущее. Все эти слухи не имели под собой никакой почвы, что было вполне естественно, так как большинство их фабриковалось и распускалось людьми Тагилова.
Спустя какое-то время следователи НКВД рапортовали о полном раскрытии дела. Как выяснилось, иностранные шпионы и враги народа действовали сообща. К расстрелу приговорили тридцать восемь человек, более ста (совсем уж явно непричастных, но не выпускать же их!) получили лагерные сроки. Дело отправилось в архив, с чем и была похоронена всякая возможность установить истинные причины гибели «Физико-технической лаборатории № 16».
5
ВАШИНГТОН
Сентябрь 1998 года
– Итак, джентльмены, все ступени ракеты-носителя сработали безукоризненно. Причина невыхода спутника на орбиту заключается в отказе маршевых двигателей, в результате чего «Скай Скрутинайзер» снизился по баллистической кривой и сгорел в плотных слоях атмосферы.
Заместитель председателя Объединенного комитета начальников штабов генерал Креймер обвел взглядом присутствующих, закрыл папку и сел. Над длинным столом прокатился многоголосый рокот – в просторном, но угрюмом пентагоновском кабинете собралось около сорока человек.