Налегаю на педали, наматываю километры на колеса, и нервы понемногу успокаиваются, случившееся начинает меркнуть в памяти, но если честно, так и хочется спросить: о чем думала мать, называя меня Шароной? Эта мысль уже не в первый раз приходит в голову. Будто я недостаточно выделяюсь своим лондонским акцентом и знанием вещей, о которых лучше помалкивать в школе, хотя я слишком часто забываю об этом. Например, про квантовые частицы, мельчайшие крупицы мироздания, которые непостижимым образом могут вести себя одновременно и как частицы, и как волны; или — мое любимое — про структуру ДНК, генетический код, определивший, что волосы у меня темные и вьющиеся, а Дункан — придурок. Мало того что мать назвала меня Шароной, она еще готова рассказать всем и каждому, кто согласится слушать, почему выбрала имя из этой песни. Как я была зачата в поле, позади площадки, на которой давала концерт группа The Knack.
Как бы я ни убеждала всех называть меня Шэй, даже друзья не могут иногда удержаться от Шароны. Вот только исполнится восемнадцать — через год, четыре месяца и шесть дней, — пойду и официально сменю имя.
Останавливаюсь у вершины холма. Предвечернее солнце начинает меркнуть, становится прохладнее, скоро нужно будет уезжать, но я всегда задерживаюсь здесь.
И тут вдруг вспоминаю: девочка. Листок, который я сунула в карман.
Как раз здесь я и увидела ее почти год назад. Стояла, прислонившись к стволу дерева, изогнутого почти под прямым углом — очень удобно, чтобы опереться спиной. Как и сейчас, велосипед был под рукой.
Потом что-то привлекло мой взгляд: движущееся пятно, то и дело появляющееся в просветах между деревьями. Наверное, я заметила ее только благодаря какому-то ярко-красному предмету одежды. Так или иначе она шла вверх по холму, и мне это не понравилось. Место было моим. Я выбрала его именно потому, что никто другой на этот дикий холм не забирался ни пешком, ни на велосипеде. И кто же вторгся на мою территорию?
Но когда она подошла ближе, я увидела, что это всего лишь ребенок, девочка гораздо младше меня. Лет десяти или одиннадцати. В джинсах и красной толстовке с капюшоном, на котором лежат густые темные волосы. Было в ней нечто притягивающее взгляд. И на холм она поднималась твердым шагом, решительно, без суеты и лишних движений. Не оглядываясь по сторонам. И не улыбаясь.
Она подошла ближе, и я ее окликнула:
— Привет. Заблудилась?
Она резко отпрыгнула, на лице появился испуг, взгляд забегал по кустам в поисках источника звука.
Я выпрямилась и помахала ей рукой.
— Это всего лишь я, не пугайся. Заблудилась?
— Нет, — ответила она, приходя в себя, и продолжила путь.
Я пожала плечами и решила — пусть себе идет. Сначала. Но потом начала волноваться. Эта тропинка ведет к пустынной дороге, тянущейся на многие километры, и чтобы вернуться по ней туда, откуда она пришла, идти придется долго. Даже если она развернется сейчас, то, скорее всего, назад вернется, когда уже стемнеет.
Я пошла за ней, ведя велосипед рядом. Видела, как она остановилась, выйдя к шоссе, и посмотрела в обе стороны. Первый поворот ведет обратно в Киллин; обычно этим путем я уезжаю отсюда, слетая к асфальту с холма, как на крыльях. А налево трасса тянется на долгие километры в никуда. Девочка свернула налево. Помню, я подумала: «Онд, должно быть, заблудилась. Если не заговорит со мной, надо вызвать полицию или кого-нибудь».
Я попробовала еще раз.
— Эй! В той стороне ничего нет. Куда ты идешь?
Девочка не ответила. Я остановилась, прислонила велосипед к дереву, сняла рюкзак и наклонилась, отыскивая свой телефон. Как раз когда пальцы нащупали его, со стороны Киллина появилась темная машина. Проехав мимо меня, она сбавила ход и остановилась.
Вышел мужчина.
— Вот ты где, — сказал он девочке. — Идем.
Она замерла на месте. Мужчина протянул руку; она двинулась в его сторону, но за руку не взяла. Он открыл заднюю дверцу, и девочка забралась в машину. Мужчина уселся на место водителя, и через несколько секунд машина укатила.
Помнится, я испытала облегчение. Не хотелось вызывать полицейских, разговаривать с ними и вообще во что-то ввязываться. Мы с мамой собирались на следующее утро уезжать на лето в турпоход по Европе, и мне еще надо было собраться. Но все равно меня что-то беспокоило. Странно, правда? Слишком долгая прогулка для ребенка таких лет, тем более в одиночку. И то, как мужчина сказал: «Вот ты где», — прозвучало так, словно она оказалась не там, где надо. Или сбежала. И если она действительно заблудилась, то почему не улыбнулась, не обрадовалась, что ее нашли?