— Рассказывай. — Пока я выкладываю ей всю историю, она тащит меня на кухню и заваривает специальный травяной чай, который вроде как успокаивает нервы. На вкус довольно противный.
— Ты уверена, что это та самая девочка? Прошло много времени; ты была достаточно внимательна? Ты совершенно уверена?
— Да.
— Это не одна из тех безумных историй, которые твоя Иона выкладывает в своем блоге? Скажи мне, Шэй, — с сомнением спрашивает она. — Ты ведь не путаешь одно с другим, правда?
— Конечно, нет!
— Просто я хочу убедиться. Я тебе верю.
— В какой день мы уехали в прошлом году?
Нахмурившись, она задумывается. Потом копается в нижнем ящике и достает прошлогодний календарь. Раскрывает его и… меняется в лице.
— Это было тридцатого июня.
— Значит, я видела ее двадцать девятого, в тот день, когда она пропала.
— Хочешь, чтобы я им позвонила?
Качаю головой:
— Нет. Я сама.
Она приносит телефон и протягивает мне.
Набираю номер, руки слегка дрожат. Если бы я только позвонила в тот день в полицию; если бы машина появилась минутой позже, я бы так и сделала. Но означает ли это, что я видела ее после того, как она пропала? Возможно, мужчина, забравший девочку, был ее отцом. Возможно, она пропала в тот же день, но позже, и я ничего не могла изменить.
Слушаю гудки — один, два, три, четыре. Смотрю на маму и качаю головой. Наконец кто-то берет трубку.
— Здравствуйте. Извините, мы не можем ответить прямо сейчас, пожалуйста, оставьте сообщение после звукового сигнала. — Голос мягкий, мужской; шикарное английское произношение, но с каким-то иностранным акцентом.
— Это автоответчик, — шепчу я маме, не зная, что сказать.
Бип.
— Э, привет. Я увидела эту листовку в магазине. О девочке по имени Келиста. И…
— Алло, алло! Это Кай Танзер. Я брат Кел исты. Ты знаешь, где она? — Это тот же мужской голос, что на автоответчике, он полон надежды, человек торопится расспросить меня. Я с ним не знакома и ничего про него не знаю, но так не хочется разочаровывать его.
— Нет, извините. Я не знаю, где она. Но я ее видела.
— Где? Когда?
— Это было давно. Я только сегодня заметила объявление, а девочку видела в прошлом году, двадцать девятого июня, в день, когда она пропала. — Я, должно быть, сотню раз прошла мимо листовки на доске объявлений в магазине и не обратила внимания. — Это было в конце дня. Она шла, а потом села в машину с каким-то мужчиной. Я подумала, что это ее отец. — Подумала ли? Действительно подумала или просто оправдываюсь из страха, что могла бы предотвратить то, что с ней случилось, если бы отважилась и спросила?
— Ага. Понятно. — В его голосе слышится боль. — Она пропала утром, так что это происходило позже. Ты помнишь, как он выглядел?
— Думаю, да.
— Іде ты?
— Недалеко от Киллина, в Стирлингшире. Это в Шотландии. — Называю ему адрес, рассказываю про дорогу с односторонним движением, по которой надо ехать, объясняю про холм, наш переулок с указателем «Особняк Эдди».
— Жди. Прямо там. Я приеду поговорить. Обещай, что никуда не уедешь.
— Я буду на месте.
— Мне понадобится часа два, может, два с половиной, чтобы добраться к вам. Как тебя зовут?
— Шэй.
Связь обрывается.
5
ОБЪЕКТ 369Х
ШЕТЛЕНДСКИЙ ИНСТИТУТ
До начала отсчета 28 часов
Время тянется медленно.
Наконец что-то приходит в движение. В одной из стен открывается дверь, и я съеживаюсь в углу комнаты. Входят люди в балахонах.
Они не обращают на меня внимания, и чуть погодя я вылезаю из своего угла. Двигаю руками перед их лицами — никакой реакции.
У них приборы, и они берут пробы пепла с пала. Зачерпывают маленькими совочками и ссыпают в какой-то детектор. Кажется, они довольны. Потом появляется метла. Не очень совершенная техника. Они сметают то, что осталось от моего тела, в кучку, потом появляется какой-то серебристый прибор, к нему прикручивают насадку и… ух ты. Это новейший пылесос. Они меня пылесосят. Вот так. Раз — и готово.
Вынимают из пылесоса мешок, пишут на нем: «Объект 369Х».
И тут я злюсь. Сильно злюсь.
— Это Келли! — кричу я.
Они замирают — похоже, озадачены. Смотрят друг на друга, потом пожимают плечами и принимаются собирать оборудование. Идут к двери; я держусь прямо за ними. Не хочу оставаться взаперти в этой пустой комнате.
Их реакция говорит о том, что они могут меня слышать, по крайней мере, хоть как-то. Кем бы я теперь ни стала, маски на лице больше нет, а я так долго не говорила, что теперь, когда голос вернулся, я просто счастлива.