Знаете, были моменты, когда я гордилась своим уравновешенным характером. Моя способность сдерживать реакцию и сохранять приятное выражение лица, отточенная годами практики быть незначительно известной и оцениваемой по каждому аспекту моей жизни — от моего лица и тела до моего воспитания и денег моих родителей.
Это не было одним из них.
Все, что я подавляла в себе последнюю неделю с тех пор, как мне позвонили по поводу сердечного приступа моего отца, все молчание, которое я игнорировала, потому что оно скрывало слишком многое, пустой дом, пустое генеалогическое древо, дерьмовые кексы и тот факт, что мне было достаточно сложно в первый раз поднять руку, чтобы постучать в дверь, все это пронеслось по моему телу в уродливом беспорядочном порыве гнева.
Это была единственная причина, которая бы объяснила, почему я пихнула тарелку с кексами ему в грудь.
Розовая глазурь прилипла к его футболке на один ужасающий вялый момент, пока он таращился на меня, а я таращилась на тарелку, как будто ее не было в моих руках.
Но я закрыла рот и спокойно отступила на шаг. Тарелка упала, а вместе с ней и кексы. Мужчина провел рукой по груди. Неряшливая куча у его ног заставила меня сглотнуть.
Я вздернула подбородок и одарила его улыбкой, сладкой, как свежий лимонад, такой, которая обычно приносила мне несколько сотен тысяч лайков.
— Наслаждайся кексами, придурок.
Я развернулась на каблуках и пошла обратно в свой пустой дом с высоко поднятой головой, с пылающим лицом и трясущимися руками. Позади меня хлопнула дверь, но я не колебалась. Не раньше, чем вернулась в безопасность своего пустого дома, привалившись к плотно закрытой входной двери.
Если это был мой новый старт, то начало было потрясающим, подумала я с несчастным видом. Затем посмотрела на часы и застонала. У меня было меньше тридцати минут, чтобы привести себя в порядок и отправиться в центр на встречу с юристами.
Что бы там ни оставил мне мой отец, в дополнение к миллионам долларов, надеюсь хорошее, потому что все, чего я хотела, — это свернуться калачиком на диване с огромной бутылкой шардоне.
— Простите, — прошептала я. — Сможете, пожалуйста, повторить?
Поверхность стола под моими руками была ледяной. Или, может быть, это были мои руки. Майлзу Кайперу хватило такта выглядеть смущенным, и он откашлялся, прежде чем пододвинуть ко мне стопку бумаг по глянцевой поверхности своего стола.
— Какую часть?
— Все, — раздраженно выдавила я. Не удостоив бумаги второго взгляда, но не сводя глаз с его крысиного лица.
— Вчера мы нашли это дополнение к последней воле и завещанию вашего отца. Оно, э-э, было подано не сразу, вот почему мы пропустили его, когда впервые встретились, чтобы обсудить ваше наследство после его безвременной кончины. Уверяю, у нас был серьезный разговор с клерком, допустившим канцелярскую ошибку.
Я быстро заморгала, мимолетно задавшись вопросом, схожу ли с ума. Или что ЛСД попал в кексы, которые я запихнула в рот, выходя за дверь.
— Меня не волнует техническая ошибка, — сказала я предупреждающим голосом. — Вы серьезно говорите мне то, о чем я думаю?
Он быстро втянул воздух и осторожно кивнул.
— Да. За две недели до сердечного приступа ваш отец обновил свое завещание, передав право собственности на команду в безотзывный траст, чтобы вы стали единственным владельцем организации «Вашингтонские волки» в случае его смерти.
Мой желудок соскользнул вниз и приземлился где-то в районе моих лабутенов. Красная лакированная кожа ярко сияла в свете лампочек. Я чуть не расхохоталась, когда поняла, что это почти точная копия цветов команды.
Эта дурацкая футбольная команда. Любовь всей жизни моего отца. Он определенно любил это больше, чем я. После смерти моей матери он погрузился в это с пылом, который я только сейчас смогла распознать как растерянность. Но его растерянность превратилась в навязчивую идею, ради которой он жил и дышал.
— Можно называть вас Майлзом? — тихо спросила я, все еще уставившись на свои туфли.
— Конечно, мисс Саттон. — Его ответ был кратким. Это было то, к чему я привыкла с такими людьми, как он. Он знал, что у меня были деньги и, по-видимому, значительная власть теперь, когда моего отца не стало.
Я сложила руки на коленях, чтобы Майлз не мог видеть, как сильно они дрожат, и постаралась встретить его обеспокоенный взгляд как можно спокойнее. На самом деле я просто пыталась держать себя в руках. Каждый дюйм моего тела словно вибрировал, неудержимо дрожа от безмерного ощущения того, что я не контролирую свою собственную жизнь.